Телеведущая Ксения Собчак в кратких перерывах между заметками в Твиттер пишет колонки в «РП». Если бы разбить одну такую колонку на твиты, наслаждения пользователям хватило бы на месяц. Но выясняется, что если прочитать эту колонку целиком, то получится гораздо лучше: вы узнаете то, в чем хотела так наступательно исповедаться девушка, за десять минут, а послевкусия все равно хватит на месяц.

Вообще, тему номера Колесников, конечно, выбрал плохую. Тема страха, по-моему, исчерпана. Закрыта. Упразднена. Так всегда бывает: люди вначале долго-долго боятся, а потом бояться устают. Но когда устают, вернуть, загнать их в страх очень сложно. Это как в детстве: долго-долго боишься Бабы Яги, а потом перестаешь. Более того, Баба Яга постепенно становится уже не страшным, а комическим персонажем. Болотная и Сахарова и митинг 4 февраля ничего не изменят в том смысле, что Путина все равно выберут — либо нечестно в первом туре, либо честно во втором, Думу все равно не распустят и Суркова не четвертуют на Красной площади, как многим бы хотелось. Но главный итог таков: люди перестали бояться. Стало понятно, что, кроме собственной трусости, ничто не мешает выходить, и открыто критиковать то, что не нравится, стало понятно, что самое дорогое, что можно сохранить, это репутация честного неподкупного человека, стало вдруг очевидно, что публично врать как-то нехорошо. То есть вернулись базовые ценности, которые, казалось бы, мы утратили. Но в этот раз ваш и так не отличающийся излишней скромностью автор хочет поделиться своими собственными страхами. Моя жизнь всегда была полна какой-то дьявольской несправедливости, и, говоря это, я осознаю, как внутренняя усмешка рождается у моего читателя. Придержи усмешку, читатель, и свист попридержи — выслушай. Меня ведь есть за что ругать и за что не любить, но ужас моего положения заключается в том, что свистят и ненавидят во мне то, чего во мне нет, и это и есть главная несправедливость и, видимо, отцовская карма моей жизни. Проведя опросы знакомых и прочитав тысячу страниц всякой дряни, я смогла отсортировать самые страшные виды адской лжи. Во-первых, это кошмарное «светская львица», которое как кусок коровьего дерьма намертво влипло в ребристую подошву моей жизни, создавая образ девушки, порхающей с вечеринки на вечеринку с бокалом розе. Я не хочу хвастаться, но я мало знаю людей, которые работают так много, как я. Точнее, из творческих людей я знаю только одного, который работает больше, — это Быков. В этом смысле светская львица я только в сравнении с Быковым, который, по-моему, пишет и преподает даже во сне. Железной дисциплиной и невероятной логистикой каждодневных съемок, журналистских репортажей, корпоративов, гастролей и интервью создается миф беззаботности и счастья. Но нет — десятилетнего телерадиостажа явно недостаточно, чтобы разделаться с непонятно откуда взявшейся «швецкой корицей»… Вторая вопиющая несправедливость формулируется примерно так: «Она все от Путина получила и еще чего-то вякает теперь». Вторая несправедливость моей жизни на самом деле даже обиднее, чем первая. Потому что я никогда и ничего не получала от Путина или от существующего режима. И, казалось бы, вся моя жизнь —подтверждение этой нехитро проверяемой фразы: вместо эфиров на федеральных каналах — коммерческий «Дом-2» по кастингу, вместо теплого места в госкомпании — «Твербуль» и «Бублик» на кровно заработанные, вместо членства в партии «Единая Россия» — корпоративы по всей стране в городах, названия которых не всегда могу выговорить. Но нет, логика тут не работает — все от Путина, и все тут. Я по случаю большой откровенности даже готова честно признать существование нескольких изумрудно-сапфировых колье от Умара Джабраилова (что было, то было), но почему-то даже в двадцать лет мне уже казалось, что принимать подарки от бойфренда — это нормально, а вот от Путина — как-то нехорошо. А просить что-то так и вообще некрасиво. Неважно уже — сапфиры ли или теплое место, и неважно уже — у бойфренда или друга отца. Только самые близкие видят, как зарабатывались мои деньги и как скромно по сравнению с любым власть предержащим я живу. И это, не скрою, очень обидно, так как решение ничего никогда не просить было сознательным и прошло через всю мою жизнь, затруднив ее и затормозив мой внутренний рост по многим аспектам. Помню встречу с Вагитом Алекперовым на одном московском корпоративе — он подошел и искренне удивился: «Тебе что, нравится вести новогодние банкеты?» — «Это моя работа», — не понимая, ответила я. — «Ну работа — это когда деньги нужны, а тебе-то зачем?» Я даже не знала, что ответить. Вагит как восточный человек, видимо, искренне полагал, что я тайно возглавляю какой-то департамент в Газпроме, а корпоративы — это такой извращенный способ получения удовольствия. И, как вишенка на торте, постоянный миф о неких олигархах, с которыми я то ли сплю, то ли дружу — эта несправедливая ложь не столько обидна сама по себе, сколько обидно, что, к сожалению, это неправда. Если бы я была девушкой меркантильной, а не авантюристкой, моя женская судьба сложилась бы намного счастливее и я бы сейчас не писала статью в «Русский пионер», а утверждала текст для журнала «Татлер» в стиле «когда мы с водителем на моем “Фантоме” попадаем в пробку, выезжая из Барвихи, я сразу открываю томик Чехова». И, в принципе, меня могли бы не любить за «е…нутость» и проблему героини вудиалленовского фильма «Вики Кристина Барселона» — «я не знаю, чего я хочу, но я точно знаю, чего я не хочу» — но нет, не любят меня за мою меркантильность. Ярче всего проявленную в отношениях с танцором Евгением Папунаишвили… Но все-таки самый мой большой страх — это не страх несправедливости, а страх быть ненужной и бесполезной для своей страны, как бы пафосно это ни звучало. Хочется быть причастной не только к личному успеху в жизни, но и к общественным событиям, действиям и поступкам, про которые потом можно будет рассказывать внукам с гордостью. Те, кто застал 91-й и 93-й годы во взрослом возрасте, до сих пор рассказывают мне, как ходили к Белому дому и на Манежку, и говорят об этом всегда как-то особенно, и осанка при этом меняется сама собой. И глаза горят. Я пошла на Болотную, а потом приняла решение выступить на Сахарова, потому что я могу и хочу показать пример неравнодушия. И именно поэтому я считаю, что очень ценно, когда на улицу с протестом выходят не голодные и злые, а такие, как я, у которых, казалось бы, все в шоколаде и поэтому лучшее, что может быть — это статус-кво. Не молчать — это уже много. Создавать моду на гражданскую позицию и ее защиту — это то, что сегодня могу сделать лично я. И я это делаю. Подумайте, что можете сделать вы. Ведь давно известно, что российский народ готов на коллективный подвиг, только когда ставится вопрос жизни и смерти, во всех иных ситуациях Россия — страна индивидуального героизма. И, учитывая, что страха уже действительно нет, давайте уже все потихоньку — от малого к большому — становиться героями.