Дорогие все, я давно читаю ваш сайт, но первый раз пишу сама. Можно сказать, что по следам двух вчерашних блогов. Поэтому я хочу вам просто рассказать историю людей, которые мне не родные по крови, но без которых не было бы меня. Все это я пишу со слов своей мамы, которой уже нет и я никак не могу себе простить, что не расспрашивала ее больше. Мой прадед был состоятельным человеком. Жил он в городе Карши, это сегодняшний Узбекистан, тогда он назывался Туркестаном. У него была фабрика по производству пеньки, канатов и всякой мануфактуры из текстиля. Была своя служба перевозки, как сейчас это называют, логистики сырья на лодках, была своя подведенная к заводу железнодорожная ветка. Оборудование стояло английское и местных обучали иностранные специалисты. Прадед был ученым человеком, знал несколько языков, кроме обязательных арабского и узбекского, ездил в Европу на выставки. Про прабабушку мама ничего не знает. У них было два сына и две дочери, мой дед был младшим. При русском наместнике пра был депутатом второй Думы от Туркестана и у него был модный Пассажъ в центре города, к которому ходил бельгийский трамвай. Потом была черная дыра, в которую засосало всех, - c приходом советской власти. Уцелели только мой дед и одна его сестра, жившие в горах в летнюю жару и не попали под массовые расстрелы Туркестанского трибунала. Теперь сделаем еще прыжок, а то я боюсь не поместиться в рамки и покажу вам ташкентский вокзал. 1942 год, город превратился в один большой лагерь беженцев. Детей привозили толпами, одних, без документов, с документами, больных, изможденных, вперемежку с трупами. Привозили членов семей военных, просто беженцев, например, евреев, бежавших с Украины и Белоруссии, привозили артистов, писателей, госпитали, заводы, киностудии, музеи. Был ад и хаос. И вот в этом хаосе лежала девочка 4 лет, без документов, без эвакуационного удостверения, в детсадовском фартуке, на котором было вышито имя "Таисия". Стоять она не могла, была крайняя степень истощения. Это была моя мама. Мою маму и еще одного мальчика-еврея, которого родители успели отправить, а сами остались под немцами, взяли в семью мой дед и бабушка, узбеки. Они уже были не молоды, два старших сына их воевали, поэтому они пошли на вокзал и взяли первых, кого им разрешили. Мама говорит, что дед рассказывал, что у ней лицо было все в мухах и сначала думали, что она умерла, но вдруг она чихнула. С этого чиха и началась новая мамина жизнь. Детей усыновили, маме дали дедовскую фамилию, я ее ношу тоже. Дяде Грише оставили его - Кантор. Бабушка выходила маму козьим молоком и натирала бараньим салом, выменивая за них свои теплые вещи и остатки попрятаных дедовых сокровищ: пару серег с рубином, колечки и серебряную утварь. Жили трудно, дед был одноногим, работал агрономом, а бабушка рабочей на Ташхладокомбинате. Ташкент был городом хлебным не для всех. Кроме жертв войны туда сбредались жулики и воры всех мастей, подскочила преступность. Никто никогда раньше не запирал дверей, а теперь люди стали бояться выходить на улицы. За то, что дед взял в семью сирот, ему не полагалось ничего. Мама помнит, что все время ели свеклу, толкушки из семян кукрузы и летом были фрукты, мясо и хлеб видели редко, все шло на фронт. Начался голод. На улице маминой семьи жили офицерские семьи, они получали богатый паек. А для того, чтобы прокормить маму и дядю, бабушка крала коровьи кости. Если бы ее поймали, наказание было одно-статья и расстрел. Но зато можно было сварить детям бульон. Беженцы, едущие потоком в город делились на категории - сироты, без имени, беженцы и випы. Випами были члены семей офицеров. Последних хорошо кормили и селили в любой дом по их желанию. Центральная часть города, где тек широкий канал и было теннисто, были заняты военными городками. Приезших подселяли в дома местных, которые потом выкупались. На нашей улице было 12 домов и только 2 семьи были местные. Я могу без запинки перечислить имена и фамилии всех своих соседей и их офицерские звания. Тогда мы жили не отдельными дворами, а одной большой улицей. Потом бабушка умерла, не выдержала голода и тяжелой работы. Дальше детей растил дед, получивший к тому времени два извещения. Старший сын погиб, младший пропал без вести. Вы тут говорите про религию. Когда маме и дяде Грише исполнилось по 12 лет, дед отвел их обоих в церковь и синагогу соответственно. Сказал, что у каждого человека должен быть Бог. И потом водил дядю Гришу к бухарскому ребе, на занятия, сам сидел ждал. Он был простой верующий человек, жил по совести. К сожалению, в 50000 символов не вместишь жизнь 4х поколений. Дедушка умер, дядя Гриша нашел родных и сейчас живет в Израиле. Мама ушла недавно, похоронена в Ташкенте рядом с людьми, которых всю жизнь считала своей семьей. Откуда она и кто были ее родители, она так и не нашла. Я живу в Москве, у меня узбекская фамилия, светлые волосы и русское лицо. И когда я слышу слово "чурка" я всегда вспоминаю деда, который говорил "человек, не помнящий добра, похож на змею, кусающую себя за хвост". Спасибо девочки, что выслушали.