— Вот вы говорите, что слезы людские — вода? — Да.
— Все катаклизмы проходят для вас без следа? — Да.
— Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас — лабуда? — Да.
— И вам наплевать, если где-то горят города? — Да.
— И боли Вьетнама не трогали вас никогда? — Да.
— А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда? — Да…
— Но вам удается ее усмирить без труда? — Да.
— А если разрушили созданный вами семейный очаг? — Так…
— Жестоко расправились с членами вашей семьи? — И?..
— И вам самому продырявили пулею грудь? — Жуть!
— Неужто бы вы и тогда мне ответили «да»? — Нет!
— А вы говорите, что слезы людские вода? — Нет!
— Все катаклизмы проходят для вас без следа? — Нет!
— Так значит вас что-то тревожит еще иногда? — Да, Да, Да…

Свобода и несвобода — главная филатовская тема, над которой, как над общим знаменателем, помещаются все сыгранные артистом роли. Его странные герои, появившиеся на экране в конце 70-х, не укладывались ни в какие схемы: они вырывались, выламывались из признаков классовой принадлежности; независимость была их отличительным знаком. Герои безгеройного времени. После «Экипажа» Филатова называли чуть ли не первым советским секс-символом, хотя он этого слова терпеть не мог и, разумеется, никаким секс-символом не был. Он просто был «другим», непохожим на тогдашних красавцев-героев. Он никогда не играл Гамлета, но, в сущности, все его персонажи, будь то летчик, режиссер, ученый или криминальный элемент, решали один и тот же гамлетовский вопрос: быть или не быть.

Леонид Филатов вырос в послевоенном Ашхабаде — городе многонациональном и благодаря близости к границе достаточно вольном. На рынке почти свободно можно было купить анашу и гашиш. Рос драчливым мальчишкой, но уже с 12 лет писал стихи. Ему очень нравились фотографии Тарковского и Вайды в «Советском экране» — все в свитерах с воротником под горло, темных очках и модных кепочках. Примерно в таком виде Филатов и прибыл в столицу поступать на кинорежиссера. Но оказалось, до вступительных экзаменов во ВГИК еще два месяца, а денег в кармане всего на полмесяца. Кто-то посоветовал попробоваться на артиста. «Какой из меня артист с таким лицом?» — «Артисты разные бывают». Филатов спросил, где учатся Михалков и Вертинская, и отнес документы в Щукинское училище.

Умный герой, интеллектуал. В советском кино такого амплуа не было. Кино нуждалось в героях социальных, иногда нервных. Правда, вошел в кино Филатов героем-любовником, соблазнителем и суперменом, покорив страну квартирной цветомузыкой и первой в истории нашего кино эротической сценой.

Из сегодняшнего дня кажется удивительным: поначалу он отпугивал режиссеров кино, казался слишком серьезным и вдумчивым. Когда заболел и отказался от роли в «Экипаже» Олег Даль, Александра Митту всячески отговаривали брать Филатова. «Он, конечно, интеллектуал, — говорили режиссеру доброжелательные коллеги артиста, в том числе и из Театра на Таганке, — но с ним ты будешь только вести умные беседы между съемок, а сыграть он тебе ничего не сыграет». К счастью, Митта никого не послушался. Хотя и эта роль Филатову не подходила. Человек стеснительный, умный, глубокий, он, видимо, чувствовал, что ему отпущен судьбой срок короткий. И торопился жить. Выкуривая горы сигарет, снимался, играл в театре, увлекся режиссурой, стал секретарем Союза кинематографистов.

Потом началось «Чтобы помнили», и это было трудно назвать телевизионным проектом. Передачи об ушедших актерах отнимали силы, вынимали душу, но до последних лет, уже тяжело, безнадежно больной, похудевший, постаревший, он появлялся в кадре. Считал это своим долгом, трагическим предназначением, судьбой.

От первой звездной роли в кино до болезни, оборвавшей его актерский путь, — чуть больше 10 лет. Но это десятилетие в нашем кино можно назвать филатовским. Потому что именно этим героям выпало выразить на экране все сомнения и комплексы эпохи — последней спокойной эпохи накануне исторической бури.

Не то чтобы Филатов во всех ролях играл самого себя — конечно, нет. На его лице трудно увидеть грим. Его герои одевались так же, как он. Он будто пропускал жизнь через себя: через свои нервы, через свое сердце. Сжигал себя — возможно, поэтому жизнь оказалась такой короткой.

В самом начале пути его звал к себе в театр Аркадий Райкин, но Леонид Алексеевич связал свою судьбу с Театром на Таганке. Дважды Таганку покидал. Первый раз — когда руководителя театра Юрия Любимова лишили советского гражданства и главным режиссером назначили Анатолия Эфроса. Эфрос вскоре умер, а Филатов до последних дней считал свою болезнь «платой за Эфроса». «Не нужно было хлопать дверью, не нужно было писать про него обидные стихи». Чувство вины и наличие совести тоже признак свободного человека. Именно поэтому Филатов ушел из любимовской Таганки второй и последний раз — когда начался дележ театра, который казался ему несправедливым и невыносимым.

Именно историю Таганки Филатов рассказал в фильме «Сукины дети» — единственном своем режиссерском опыте. Хотя написанные им пьесы — тоже опыт режиссуры. Не имея сил и возможности ставить и играть, он разыгрывал на бумаге свои ненастоящие, сказочные веселые истории, в которых легко угадывалась жизнь настоящая.

Последние 10 лет его жизни назвали «хроникой объявленной смерти и хроникой ее преодоления». Публичность профессии сделала свое дело: вся страна в течение многих лет знала о страшном диагнозе, поставленном любимому актеру. Каждый месяц, каждый день был тихим подвигом.

В жизни, как и в фильме «Забытая мелодия для флейты», предсказавшем филатовскую судьбу, его тоже однажды спасла любовь близких людей — жены, друзей. Можно говорить, что все они продлили эту короткую, трудную и временами мучительную, но достойную жизнь.

Леонид Филатов "Муха-цокотуха". Это супер!

Спасибо за внимание!

Источники: culture.ру