23 ноября 1942 года в ожесточенном бою за высоту 56,8 на подступах к Сталинграду погибла санинструктор 214-й стрелковой дивизии 20-летняя Гуля Королева. В сентябре 2012-го ей исполнилось бы 90. И она могла бы отпраздновать с однополчанами семидесятую годовщину начала контрнаступления Красной армии в рамках операции «Уран», а затем и 70-летие разгрома немецко-фашистских войск в Сталинградской битве.
Когда-то ей посвящали книги и фильмы. Ее имя носили улицы и школы. Во время перестройки многое изменилось. Пионеров и комсомольцев, погибших в годы войны, начали забывать, некоторые были дискредитированы. О Зое Космодемьянской стали писать как о шизофреничке. Сомнительным назвали подвиг Александра Матросова. Гулю подобная участь миновала. Ее не облили грязью. Просто — предали забвению.

Спецкор «Культуры» отправилась в город-герой Волгоград, чтобы восстановить справедливость, и обнаружила в фондах Музея-заповедника «Сталинградская битва» неопубликованные детские письма Гули Королевой, по которым и сегодня можно учиться жизни; трогательные дневниковые записи ее отца. А также разыскала в Киеве внука Гули...

В справочниках Королеву часто называют сначала киноактрисой и только затем — участницей войны. Девочкой Гуля снялась в пяти картинах. Но стать артисткой не захотела. И, если бы не рождение сына Ежика, можно не сомневаться — ушла бы на фронт 22 июня 41-го.

К слову, во время войны погибли несколько таких же, как Гуля, молодых актеров. Среди них — Боря Ясень, сыгравший Мишку Квакина в картине «Тимур и его команда», и Володя Константинов (пионер Петя в фильме «Новый Гулливер»). Навеки 20-летними остались Валя Литовский (Пушкин в ленте «Юность поэта») и снявшийся в главной роли в «Детстве Горького» Алеша Лярский. В Сталинградской битве участвовала санинструктор с очень похожей на Гулину судьбой — Наталья Качуевская, поступившая учиться на актерский факультет ГИТИСа, но добровольно ушедшая воевать после гибели мужа и в 20 лет окончившая жизнь в калмыцких степях. В те же дни холодного ноября 42-го она, как Гуля, забросала гранатами фашистов. И в 1997 году была посмертно удостоена звания Героя России. (Гулиной наградой стал орден Боевого Красного Знамени в январе 1943-го).

Книгу «Четвертая высота», написанную в 1945 году сестрой Самуила Маршака Еленой Ильиной, увлеченно читали несколько поколений детей. И не только в СССР. Повесть была переведена на многие языки мира. Не раз выходила в нашей стране. Пока родственники писательницы не эмигрировали и у издательств не возникли проблемы с авторскими правами.

Немало способствовал увековечиванию памяти отец Гули Владимир Королев. В 1954 году он передал в дар музею обороны Царицына — Сталинграда имени товарища Сталина документы и трогательные личные предметы вроде клеенчатого браслетика из Воспитательного дома, где 9 сентября 1922 года, в 10.00, родилась Гулюшка.

«Я этот материал собрал, пополнил его подлинными документами, письмами, фотокарточками и высылаю его вам, для музея. Очень прошу вас отнестись к нему с тем же вниманием и заботливостью, с каким я его собирал, начиная со дня рождения, кончая днем гибели Гули. Если что-либо из этого материала по вашему мнению не может интересовать музей, или весь материал покажется вам не нужным, очень прошу вас выслать его мне обратно».

Многие годы Владимир Данилович встречался с пионерами и комсомольцами, интересовавшимися судьбой дочери, выступал на утренниках, посвященных ее памяти, переписывался с теми, кто был с ней знаком. И это понятно. После гибели Гули на руках ее матери Зои Михайловны остался грудной Сашенька-Ежик, и у немолодой, убитой горем женщины вряд ли хватило бы сил и времени на что-то еще, кроме воспитания внука. Гуля же с раннего возраста, похоже, была очень близка именно с отцом. Такое ощущение осталось после знакомства с ее письмами, полными любви, привязанности и заботы о родном человеке. Чувства Владимира Королева сохранил его дневник.

Вечером 8 сентября 1922 года он был на репетиции «Жирофле-Жирофля», когда позвонили от соседей по квартире: «началось». Режиссер Владимир Данилович и актриса Зоя Михайловна жили на углу Раушской набережной и улицы Балчуг, аккурат напротив Кремля. На 4 этаже дома № 1. В 4-й квартире.

«Отпросился у А.Я. Таирова, взял извозчика — лечу... Зоя лежит на диване, лицо испуганное: «Володя, что делать? Воды уже сошли, а встать я не могу, вот-вот ребенок выскочит». Действительно, Гулька до рождения вела себя охально — все время ворочалась в животе чертовски; то рука выпрет, то нога, то упрется головкой так, что весь живот перекосит. Кое-как оделись, сошли вниз… По дороге раза три слезали с извозчика, шли пешком… Гулька бунтовала внутри вовсю. Кое-как добрались.., сдал их акушерке, ушел взволнованный домой. Утром 9-го пришел узнать — «Девочка. Вес 10 ½ ф».

Характер Гули, проявившийся уже в утробе матери, в дальнейшем только укреплялся. Девочка росла подвижной. Носилась по комнатам, прыгала, танцевала, проказничала. Друзья родителей шутили: «Не Королева, а «королева бала». Соседи называли не Марионеллой, но Сатанеллой. Причем, едва ли не с рождения Марионелла превратилась в Гулю, и впоследствии о редком имени, записанном в метрике, кажется, никто не вспоминал.

Владимир Данилович передал в сталинградский музей самое дорогое: подарок няни к первому дню рождения — серебряный двугривенный царского времени, «волосы Гулюшки после первой стрижки», первый заработанный ею рубль. И, конечно, любовь, сквозящую в каждой строчке.

05.03.1925. «Ночью иногда вдруг слышишь: топ, топ, топ. Гулька босиком, в одной рубашонке бежит ко мне на диван — «Скучно одной спать» и залезает спать, уткнувшись в подмышку».

30.05.1925. «Девка разбитная страшно. Ревнива безумно — до матери, до меня никому не дает дотрагиваться. Очень веселая, энергичная, самостоятельная. Кокетлива вовсю — от зеркала не оторвешь. Стащит у матери пудру и намусолит себе лицо как мукой, любит прихорашиваться, рядиться в тряпки. Носится по дорожкам, падает на колени, расшибается в кровь, вопит, вскакивает и опять несется дальше. Характер бушующий, но любит, чтоб поцеловали где больно».

29.03.1926. «Гулька первый раз заработала 2 рубля — снималась в кино у режиссера Ольги Ивановны Преображенской в картине «Каштанка».

18.04.1927. «Осенью пошла в детский сад. Общий отзыв — обаятельная очень, но нет сил с ней справиться от проказ. Была в церкви — всюду разгуливала, обобрала свечки с паникадил; делала это как очень важное, серьезное дело. Много рисует — с увлечением. Выучила азбуку. Прекрасно говорит стихи. Тон разговора неподражаемый — такие выковыривает словечки… Раз попалась на проказе: в кухню вынесли на подносе рюмки (у соседа были гости). Гулька — тут как тут, налакалась вина из разных рюмок. Видно, пила с удовольствием. Опьянела и развеселилась — без умолку смеялась, танцевала, читала стихи и т.п. Гулька очень добра — много самых заветных сластей раздает ребятам с радостью».

28.10.1931. «Во что это все выльется? Что-то будет из нее? Упорство у нее есть. Пожалуй, своего она добьется. Увлекается сильно. Горяча. Вместе с тем весела очень. Пожалуй, беспечна. Что будет? Какова ее судьба?»

С 1932-го начинаются путешествия Гули по Союзу. Эривань, Одесса, Киев... Мама работала в разных городах — дочка меняла школы. Елена Ильина, дружившая с Королевыми, конечно, не могла написать в идеологически выверенной детской книжке о разводе Гулиных родителей. Да и по письмам не сразу догадаешься о семейной драме. Актриса и режиссер разошлись интеллигентно и остались в таких теплых отношениях, как редко кому удается. Оба потом создали новые семьи. Общались, встречались, переписывались, переживали за бывшего супруга, заботились о дочери. И таким, вполне искренним поведением сумели создать для Гули среду, в которой она ни минуты не сомневалась в правильности родительского решения. И в их безусловной любви.

Но становление личности будущей героини теперь происходило, в основном, на глазах матери. Оттого Гулины письма к отцу такие нежные. С пронзительным рефреном: «Как я по тебе соскучилась!» И неизменным желанием именно с «пусинькой» делиться всем самым сокровенным. Радостью и бедой. Переживаниями и удачами.

Странно, что до сих пор никто не догадался издать именно детские письма Гули — без комментариев и художественного вымысла. А ведь это настоящие уроки жизни для детей и подростков. Как вести себя со сверстниками и уважать родителей. Как воспитать характер и достичь цели. Все это только звучит пафосно. Время другое. Но основные жизненные принципы — те же. И никто их пока не отменял.

1932 г.

«Напиши, нашел ли себе ботинки...»

«Страшно жалко, что галоши, о которых ты так хлопотал и заливал, оказались малы. Ботинки в галоши не влезают, так что я не хожу гулять, а доктор велел».

«Мы очень волнуемся, не болен ли ты. Спасибо за сахар, он еще у нас тянется».

«Мама лежит, у нее плеврит, я письмо пишу за нее. Она очень волновалась, что ты прислал 50 руб., ведь у тебя у самого, вероятно, ничего нет... Я это время себя плохо вела, мало занималась, но с завтрашнего дня даю тебе слово хорошо вести себя».

«Я очень по тебе соскучилась, хочется к тебе в Москву, поговорить обо всем... Ну хватит, поболтала зря и ладно, теперь поговорим по-серьезному. Зачем ты прислал 75 руб., ведь у тебя у самого нет денег, ведь ты без работы? Скоро пришлем тебе посылку».

1935 г.

«Папочка, я надеюсь, что в картине «Я люблю» я буду лучше играть, чем в «Партизанской дочке»... Ездил ли ты на метро? Хорошо там или плохо?»

«Дорогой пусинька, пожалуйста, не думай, что я зазнаюсь... Знаю, что я играла плохо, и уж очень много меня чествуют за это... Пусинька, сшили мне пальто «реглан», купили в Торгсине носочки, сшили платьице из той красной материи, что мы купили в Москве, оно вышло очень хорошенькое, купили две пары туфель — одни белые на резиновой, а другие коричневые — кожаные».

«Папчик, ты, пожалуйста, береги себя и сделай все, чтобы вылечить тебя. Папочка, если тебе нужны деньги, то напиши, вышлем, сколько сможем».

1938 год«Пусинька, хочется в Москву, к тебе, я так по тебе соскучилась, как никогда... Ну целую тебя крепко, крепко. И легко — в больную руку, так, чтобы не было больно».

«Мама хочет переводиться на работу в Киев — это хорошо. И еще думает менять московскую квартиру на киевскую — вот это, по-моему, зря, потому что потом Киев на Москву мы уже не поменяем».

«Ты спрашиваешь, считаю ли я Мцыри героем? Я тебе отвечу, что нет. Он хотел на родину, он рвался туда, он как бы хотел пожертвовать собою за свою родину, но ведь он этим ее не спас, и эта жертва была, по-моему, совершенно ни к чему».

«Папочка, посоветуй, что мне купить маме к 31 декабря (31 у нее день рождения), пусик, как ты думаешь, что. И где мне на это деньги достать?»

«Первым делом я пишу тебе, чтобы ты мне не присылал денег маме на подарок, зачем зря тратить деньги на покупное, когда ей будет гораздо приятней, если я ей вышью чего-нибудь!.. Папчик, как я рада, что не буду сниматься в этой картине, потому что я выросла, а то уж очень плохой режиссер попался: я его совсем не понимаю, не живу тем, что он мне объясняет...»

«Папочка, могу тебе сообщить новость: мама вышла замуж. Я ведь тебе говорила, что это так будет, ну, вот и вышло».

В жизни девочки-подростка появился муж мамы — украинский композитор Филипп Козицкий. Ситуация сложная во всех смыслах. Но из писем Гули не видно, что ее напрягает изменившееся семейное положение матери. Она нежно называет отчима Пылыпкой. И беспокоится о нем, кажется, не меньше, чем о родителях. Года через два в ее письмах появится обращение еще к одному человеку — второй жене отца Варваре Ивановне, которую, повзрослев, Гуля станет ласково называть «Варюшей». И опять в детских строчках — только забота, нежность, поддержка. И ни капли обиды. После развода ее родители создали — случайно или осознанно — как сейчас сказали бы, бинуклеарную семью, которая стала для всех спасением. И уж точно — благом для дочери.

Гуле страшно не хватало общения с отцом. А матери, судя по письмам, весьма болезненной и нервной женщине, — не всегда удавалось справиться с жизненными коллизиями и эмоциями. Рассказывая о себе, девочка упоминает неурядицы в семье. Без особых подробностей. Без злобы. Но все-таки с недовольством. Что мама без спроса брала ключи от ящика и вытаскивала «Варюшины» письма. Что «со всеми этими домашними скандалами заниматься было очень трудно, поэтому в знаниях была некрепка», оттого и пошла в гидромелиоративный. Вероятно, временами было непросто. К тому же Гуля часто болела, меняла школы и должна была заниматься дополнительно, чтобы не остаться на второй год. И все-таки детство ее было интересным, насыщенным. Хотя и коротким. Уж больно рано она повзрослела.

1936 г.

«Папочка! Почему в «Пионерской правде» не писали, что «Сережа Стрельцов» — твоя постановка? А Н. Сац?.. Папочка, если бы ты только знал, как я хочу тебя видеть, ты себе просто этого не представляешь... Пусинька! Напиши мне поскорей и побольше, а то мне скучно».

«Мама постарается достать тебе или путевку в санаторий, или курсовку с тем, чтобы ты жил у нас, а все процедуры принимал там... Если мы не сумеем.., думаю, что ты просто приедешь к нам отдохнуть. У нас море и воздух и хорошее питание, летом будет очень много фруктов».

В том же году после поездки в «Артек» Гуля с делегацией пионеров побывала на приеме в Кремле у Вячеслава Молотова. И, конечно, выступала с приветствием. Посвятив «любимым вождям, создателям чудесных «пионерградов» стихотворение:

Звенит наш лагерь песнею,

Шагайте дружно в ряд,

Нет города чудеснее,

Чем Пионероград!

Пред нами синей россыпью

Мелькают васильки,

За нами тяжкой поступью

Идут броневики.

«Видала кинохронику, в которой показали наш прием у Молотова. Папа, если бы только слыхал, как я взвизгнула, когда увидела наших ребят, я прямо заорала на весь театр и осталась еще раз на сеанс, только чтобы посмотреть эту хронику».

«Большое спасибо, что ты прислал деньги, они нам очень и очень пригодились, потому что я больная. Ты только не волнуйся.., ничего страшного.., болят суставы.., но сейчас мне значительно лучше. Папочка!.. Вот лежала сегодня ночью и думала о тебе, вспоминала тебя веселого, когда ты напевал песенку из «Веселых поросят» и пританцовывал, и мне так захотелось к тебе».

«Я пока занимаюсь в восьмом классе... Хочу поступить в военную школу, она меня приучит к дисциплине, которой, как ты знаешь, у меня нет».

«Каждый день перед уходом в школу смотрю на твой портрет, который стоит у меня на этажерке и стараюсь вспомнить все твои привычки».

1938 г.

«Ни о какой покупке костюма и посылке нам денег даже не думайте... Буду стараться к весне выйти на все хорошие отметки, чтобы действительно заслужить поездку в Москву».

Зоя Михайловна в письмах непременно называла бывшего мужа «Володюшкой», его жену — «дорогой» и «милой». Благодарила за заботу о Гуле. Просила не посылать денег, «пока Володя болеет» и «не покупать ничего Гуле». Тут же рассказывала о «недобитой сволочи», «организованной травле», разоблачении гадов, о том, что пришлось дать дворнику 25 рублей, чтобы отстоял ночь в очереди за «расхожими туфлями», и о покупке «Пылыпке» швейцарских часов за двести рублей, с изумительным механизмом — взамен украденных... А в это время ее дочь продолжала скучать по отцу.

«Есть у нас такое недоразумение, как домработница, которой платят деньги, а она ничего не делает... У меня большая радость. Меня приняли в комсомол, осталось пройти только райком... Получил ли ты мои фотографии? Я сейчас ничего не снимаю, так как мне негде проявлять, а в комнате мама опять начнет ругаться. Ох, жисть моя, жестяночка!.. Хочется к черту куда-нибудь уехать. Поехала бы к тебе жить, да и у вас дела плохие, и такую обузу, как я, вряд ли вы захотите принять... думаю, сейчас начнется работа в комсомоле, он займет большую часть моего времени».

«9 февраля меня утвердил райком ВЛКСМ, и в тот же день меня приняли в бассейн в прыгательную группу... Я когда вылезла на семиметровую вышку.., думала, что я убьюсь, но... хорошо прыгнула... Бассейн чудный, мраморный, светлый... Если бы ты только знал, какая гордость быть комсомолкой... Чувствуешь всю ответственность, на тебя наложенную».

«У нас случилось огромное несчастье: сегодня ночью был арестован Пылыпко. Из НКВД пришли 3? часа ночи и забрали его. Был обыск, все проверили. Довольно-таки неприятно. Ох, и что это будет теперь? Везет нам, как утопленникам. Я боюсь, чтобы из-за того, что арестовали Пылыпка, с работы не сняли маму. Ты знаешь маму с ее нервами и сердцем, боюсь, чтобы чего-нибудь не случилось... Мне, наверное, кроме того, что буду учиться, придется идти сниматься, так как здорово будет туго с деньгами».

К счастью, ситуация с Филиппом Емельяновичем благополучно разрешилась. Вскоре он вернулся домой, и Гуле не пришлось думать о хлебе насущном.

«Я, конечно, большая свинья, что так долго не писала... На деньги, что ты прислал, мама добавила с Пылыпком еще, и я купила себе серого цвета мировое пальто... Вчера пошла и постриглась под мальчика, думала, что мне будет плохо, но оказалось, очень хорошо, даже уши мои лопоухие не торчат... Я на будущий год буду кататься на беговых коньках и выступать на соревнованиях. Во!.. Видал ли ты папанинцев? Если видал, то напиши, как это было».

«Из тех денег, что ты прислал, я уплатила за телефон, электричество, домработнице. Сегодня писала русское сочинение, если не наделала грамматических и синтаксических ошибок (чего не может быть), то я думаю, будет «отлично».

«Ура! Ура! Ура! Не какнула на алгебре, все решила правильно! Еще одно осталось пережить — это устная геометрия... На этой-то я, наверное, какну и какну основательно. Папочка, что будет, если я какну? Ой же и дрефлю! Ой, дрефлю!»

В перерывах между экзаменами Гуля не забывает попросить отца купить ленинградские босоножки с венским каблучком, «которые стоят рублей 20, не больше». И тут же изображает их, комментируя: «Ну и рисунок же у меня вышел! «На смех курам», «пузырек под абажуром».

Веселой и самоироничной модницей Гуля останется до конца своих дней. Даже на фронте будет сожалеть о том, что не захватила с собой платьица и вынуждена все время ходить в сапогах. А посылая родным фото с «рожей», сетовать, что никак не удается похудеть. Но четыре года до этого еще наполнены приятными событиями: поступлением в Киевский гидромелиоративный институт (вопреки матери, желавшей видеть дочь актрисой), замужеством, рождением (уже в эвакуации — в Уфе) ненаглядного Ежика... Хотя, кто все-таки был супругом Гули, был ли он единственным, или она вышла замуж во второй раз, до сих пор остается загадкой.

1940 г.

«С Алешкой живем дружно... Конечно, надо начинать самостоятельную, целеустремленную, полную радости, энергии и ответственности за обоих жизнь... Пока дополнительной работы не достали, это нас очень опечалило, мы еще не теряем надежды ее найти».

Это одно из последних «мирных» писем Гули отцу. О новой жизни. С надеждой на безоблачное сосуществование. Следуя книге Ильиной, мужа звали Сережей, и он погиб в первые дни войны. Реальная телеграмма отцу о бракосочетании подписана Алексеем и Гулей. А в одном из фронтовых писем она упоминает Аркадия, который навещал ее родных, а те никак не могли взять в толк, с кем имеют честь общаться. Сына Гули, киевского врача-анестезиолога, ушедшего из жизни пять лет назад, звали Александром Аркадьевичем Королевым-Казанским... Впрочем, обзор «нижнего белья» героини Великой Отечественной — не в стиле «Культуры». А всевозможные версии можно прочесть в интернете.

Могла ли Гуля не пойти добровольцем на фронт? Конечно. Никто не посмел бы осудить маму грудного младенца. Но таких мыслей у нее не возникало. Мысль была одна: надо воевать за Родину. И за Ежика. Которого она, естественно, мечтала вырастить сама.

Жизнь распорядилась иначе. И довольно скоро. Для Гули война длилась всего полгода, на передовой — и того меньше. Она рвалась в бой. Не пряталась от пуль. И о геройствах легко рассказывала родным.

«Один раз окружили автоматчики, еле выбралась от них. Местность уж больно поганая — степь. Нигде не спрячешься... Но я все же вышла и еще раненого вынесла... У меня уже на счету свыше 30 бойцов и командиров.., перевязанных и вынесенных с поля боя».

«Я все время на передовой, противник в каких-нибудь 700 м от нас, а когда бываю в роте, то не больше 100 м... Когда повела в наступление, наступила на бруствер первого окопа, а там была бутылка с горючей жидкостью, она у меня и взорвалась под ногой, облила меня, я и загорелась. Моментально сняла с себя сапоги, брюки затоптала и когда ко мне подбежали саперы с лопатами, чтобы закопать меня, так как затушить жидкость можно только прекратив доступ воздуха, я уже натягивала на себя обратно штаны, а вот сапог уж никак не могла одеть, потому так и пошла дальше, и только после боя уже сделала себе перевязку...»

Гуля любила петь, выступала с агитбригадой. Особенно ей нравилась «Землянка», которую «Комсомолка» опубликовала еще весной 42-го. На фронте веселую поющую женщину, санинструктора Королеву, запомнили все, кто хоть раз встречался с ней. Не влюбиться в Гулю было невозможно. А она писала отцу: «Многие тут пытаются за мной ухаживать. Отшиваю. Некогда теперь заниматься такими вещами. Не то теперь время». Потом — еще: «Папулька, у меня большое горе... Любит меня наш командир. Надо прямо сказать, золотой человек. Я его очень уважаю как человека, ценю и люблю как командира... Но любить я его не люблю. И мне это очень тяжело и неприятно... Как ни трудно мне было его обижать, но все же я ему сказала, что я его не люблю, но хорошим товарищем, боевым другом я всегда ему буду».

Что было дальше, красиво, лаконично, пафосно, но при этом правдиво рассказано в «Песне о Гуле Королевой». По просьбе бойцов одной из частей башкирской дивизии, в рядах которой героически сражалась Гуля, песню в 1943 году сочинили подруга семьи Елена Ильина и Филипп Козицкий. Не описана там только тоска молодой мамы по сыночку. В каждом письме Гуля спрашивает родных, как Ежулька. И из раза в раз, иногда строго, просит прислать фото: «Вы когда-нибудь пришлете мне карточки или нет? Это в конце концов бесчеловечно с вашей стороны. Ведь мы живем здесь не часами и не днями, а минутами. Сейчас есть. А через минуту нет».

Страшно подумать, но за месяц до гибели Гуля фактически отрепетировала последний геройский поступок: «Бились мы за одну высоту. День бились, несколько раз занимали и несколько раз отходили. Крепко там немец засел. Пошла я вытаскивать раненого — близко около немцев лежал. Заметили немцы, решили живой взять. Я ползу и они ползут, а сзади меня огневую пулеметную завесу дали, чтоб на помощь мне не пришли. Назад ползти поздно. Впереди раненый и немцы берут в кольцо. Взяла в руки гранату, решила, что подпущу и гранатами закидаю, хоть побольше их перебью... Тогда я убила двух фрицев... Когда обо мне что-нибудь спрашивают из штаба дивизии, обо мне говорят: «она ведь у нас одна», «чтобы мы делали, если бы ее не стало»... Ты себе не представляешь, как приятно узнать, что ты нужна и тебя любят».

Во время страшной битвы за высоту 56,8 около хутора Паньшино санинструктор 214-й стрелковой дивизии Гуля Королева вынесла с поля боя 50 тяжелораненых бойцов и командиров. А потом повела товарищей в атаку. Ворвавшись в немецкие окопы, она гранатами уничтожила 15 фашистов. И даже смертельно раненая продолжала сражаться. До конца.

Это было 23 ноября 1942 года. Двадцать лет. По нынешним временам — девочка, почти ребенок...

Кстати, книгу о Гуле снова стали издавать в России. Теперь, правда, с яркой безвкусной обложкой — такой, что покупать не хочется. И я рада, что через несколько лет мой сын сможет прочесть ту самую «Четвертую высоту», которую в детстве читала я. Бабушка для внука сберегла.

Обновлено 29/08/19 22:12:

Алексей Королев-Казанский: «В Киеве бабушкой Гулей не интересуются»
Внук Гули Королевой родился 24 ноября. Спустя 35 лет после гибели своей юной бабушки... И самому Алексею Королеву-Казанскому в эти дни исполняется 35.
Королев-Казанский: В последнее время ко мне несколько раз обращались молодые люди из России с просьбами поделиться информацией о бабушке. Приятно, конечно. Но вообще-то меня удивляет, что они создают странички и сайты о человеке, погибшем 70 лет назад.

культура: Что рассказывал Вам отец о Гуле, которую сам не знал?

Королев-Казанский: Конечно, п