Интервью "Российской газете"

- Моя любимая Вия Артмане незадолго до смерти написала духовное завещание, в котором просила крестить ее по православному чину и похоронить на русском кладбище в Риге. Вия так и написала: "В знак благодарности к русскому народу…" Я могу только догадываться, сколько ее дум легло в эти строчки. Так вот и для меня Россия много значит. В Россию часто зовут, но, в основном, отказываюсь - теперь стал бояться расстояний, хотя раньше я их не замечал: когда снимали картину "Красная палатка", то мы добрались до Северного Полюса - картина снималась именно там...

В моем багаже - восемьдесят один фильм. А это, поверьте, много. Картина, которая мне принесла известность - бесспорно, "Никто не хотел умирать". 

После этого меня стали узнавать. А в этом фильме у меня роль председателя сельсовета, и некоторые горячие литовские головы меня отчаянно за нее ругали. Дескать, я там такой просоветский. Но в картине показана трагедия литовского крестьянства, когда людей эшелонами увозили в Сибирь. Я помню сам этот ужас, когда без суда и разбирательств приезжали на хутор и давали два часа на сборы и все. Старух и грудничков грузили в товарные вагоны только за то, что во дворе было две коровы. Так и было. Я все это видел своими глазами. 15-16 июня 1941 года самые большие эшелоны, груженные литовцами, ушли в Сибирь. У меня до сих пор стоит в ушах крик этих людей. Все не могли понять: за что?.. Потом, после распада Союза во всем стали винить русских - я всегда был против таких высказываний, и чем не мало врагов нажил в Литве. Понимаете, подлость не имеет национальности, пальцем указывали литовцы, грузили в вагоны русские, украинцы, латыши, а руководил всем этим грузин. И список этот можно продолжать и продолжать. Народы тут не причем.

Сейчас, когда мне восемьдесят семь и когда в окно смотрю уже больше, чем в зеркало, я очень много думаю: мне на советскую власть обижаться не за что. Я ведь очень много снимался, и не только в отечественном кино.

В 1971 году меня не выпускали в Америку, даже не объясняя причины. Не выпускали свои, в Вильнюсе, когда узнали об этом в Москве, то сказали: что за безобразие? И я на месяц улетел в Чикаго. Вот и такая была "рука Москвы"…

Скажу, что сегодня жизнь в России для меня небезынтересна, я часто смотрю российские новости, люблю канал "Культура". Но новостей позитивных нахожу мало.

Сейчас вместе со старостью пришла бессонница, и я много думаю ночами. Недавно вспомнил случай, после того как вышел на экраны фильм "Солярис" и мою работу в этой картине хвалили все: и враги, и друзья. Вскорости пришло письмо из Куйбышевской области, в котором одна женщина мне писала так: "Дорогой Банионис, мы Вас очень любим, но больше в такой халтуре, как "Солярис", не снимайтесь никогда…" Глубокое искусство это не для всех. Хотя с Тарковским работать было очень трудно. Очень! Он был бесконечно глубокий человек, и весь в себе. Часто не находил слов, чтобы выразить то, что он хочет. Ходит, что-то мыкает, морщится, а ты поди угадай, что ему нужно. Мог несколько раз за час подойти и попросить открыть глаза и закрыть, и посчитать то до десяти, то до двадцати. Внутри Андрея кипела редкая, не похожая ни на чью жизнь. Он, по-моему, сам очень от этого страдал…

...Знаете что мне сегодня страшно? Что с уходом нашего поколения связь между Россией и Литвой станет слабеть все сильнее и сильнее. Ну как можно не ставить Чехова только потому, что он русский? Он мировой! Чайковский, Станиславский - это фигуры общечеловеческого масштаба. Я даже Максима Горького отношу к мировым гуманистам, а не к советским.

Я сегодня веду жизнь пенсионера. Живу даже затворнически. То, что творится на улице, понимаю плохо. Но жизнь-то - качели: взлеты и падения неизменно идут друг за другом. Большинство спектаклей и сегодняшних сериалов не могу смотреть, там одно кривляние. И никто не терзается вопросом: "Быть или не быть?"… Шекспир ушел, остались собачки в цирке. Сегодня Гамлета играют в основном те, кто не задает себе этот сакраментальный вопрос, не мучаются им.

Вы понимаете, у меня сегодня уже нет никакой мечты. Может, вам это покажется странным или даже страшным. Живу, и все. Уже не осталось никого из друзей. Из тех, с кем я начинал работать в 1941 году, из моей молодости уже никого не осталось. Она вся на погосте. Уже ничего не цепляет в этой жизни. У сына - своя жизнь, у внуков - своя. Единственное, о чем мечтаю, еще съездить в Петербург. Этот город мне очень близкий по душе. Я там много снимался. Там столько всего было. Моего и только моего…

Интервью "Комсомольской правде"

«Я совсем по-другому живу»

-Какой же вы все-таки красавец... 

- Ой, старость…Вот сейчас в театре (в Паневежисе - Авт.) был юбилей, 70 лет, по телевизору показывали моих друзей. Смотрю, какие они старики уже... Я туда не поехал, потому что нет сил. Театр в 1941 году открылся, в марте. А я приехал поступать туда через месяц. Мой друг, который уже был принят в труппу, представил меня режиссеру Юозасу Мильтинису. А я от волнения забыл текст - ой, думаю, провалился... Мильтинис посмеялся и говорит: поехали! И 1 июня я уже был зачислен как актер-кандидат.

- Получается, у вас летом будет юбилей: 70 лет актерской деятельности?

-Я теперь в театре единственный, кто пришел еще при Советской власти, до войны. Ни одного живого уже нет.

-Какой же безумный век мы пережили! Вот приехала я в командировку, смотрю на Литву - и не узнаю. Самая богатая республика Советского Союза - какой театр, какое изобразительное искусство! А сейчас - пустые улицы. Говорят, что все литовцы (почти миллион!) уехали работать в Ирландию и в Англию. Как вы тут выживаете?

- Живу. Читаю мало. Никуда не выезжаю, хотя приглашали и в Москву, и в Ленинград. Там кресло имени меня построили, мне фотографию прислали. Такое, знаете, как для короля! Я не поехал, потому что уже трудно. Ну, нет сил. Сижу дома. Утром встаю в 11 часов, завтракаю, потом телевидение смотрю. И все. Когда жена умерла, я совсем по-другому стал жить.

- Какое событие последнего времени заставило вас испытывать наиболее яркие эмоции?

- Не могу назвать ни одного. Ну, неинтересно! Ни телевидение, ни театр. Мильтинис нам преподавал, что на сцене должен быть человек умный. А теперь не люди, а клоуны какие-то кривляются. Не люблю я смотреть это телевидение, потому что то, что они играют, это принципиально не мой вкус. Штампы страшные... Нас в свое время обвиняли: зачем вы, мол, нам жизнь показываете, надо театр показывать, что-нибудь эдакое в белой муке и без штанов. А Мильтинис хотел наоборот - чтобы не было театра. Как по Чехову и Станиславскому. Это принцип театра, чтоб не было театральности, а жизнь была раскрыта, человеческая душа. 

Никакой я не разведчик

- Должна признаться, что проезжая через Паневежис в те годы, когда вы еще там жили, я мечтала случайно встретить вас на улице. Сам город, честно сказать, меня разочаровал. Почему вы столько лет прожили так далеко от столиц?

- Потому что там был мой театр… Мильтинис нас учил, что жизнь есть жизнь, а театр - это место, где должно быть искусство. И поэтому всю свою силу, все мысли надо отдавать театру, а не ресторанчикам.

- К сожалению, в театре вас не видела, только в кино.

- Я был абсолютно уверен, что никогда не буду сниматься. Мой первый фильм назывался «Адам хочет быть человеком». Сидишь, а оператор говорит – руку надо держать вот так. О, теперь снимаем. Думаю – ну что за дурацкий оператор? Ему важен не смысл, а кадр. Я думал, что никуда не гожусь. А потом, когда на четвертом по счету фильме оператором был Грицис, все было совсем наоборот. Он говорит – репетируйте, а я посмотрю. И мы – я, Вия Артмане, другие – ведем себя, как в жизни. Только после фильмов «Никто не хотел умирать» и «Мертвый сезон» я и понял, что такое настоящее кино.

- Это ваше метание по городу, переживания, выплеснутые на экран... Просто завораживающий какой-то фильм. Скажите, вас в «Мертвом сезоне» специально к роли готовили ?

- Мы с моим прототипом Кононом Молодым все время были рядом. Я с ним говорил и репетировал. А Савва Кулиш за нами наблюдал, и только потом уже снимал. Хотя меня с роли сняли, знаете об этом?

- Почему?

- Сказали, что никакой я не разведчик. Там нужен был настоящий советский герой - высокий, широкоплечий, светлоглазый. А у меня все было наоборот. Мне так и говорили: советский разведчик должен по-другому выглядеть в кино. Как Штирлиц. Вот английский шпион может таким быть, а советский должен быть высокого роста. Штамп, а что поделать? Но за меня заступились сам Конон Молодый и режиссер Савва Кулиш. Я и не знал ничего. Отснялся в небольшой части фильма, приехал домой, а меня из Паневежиса не вызывают и не вызывают. Потом звонят. Приехал в Ленинград, спрашиваю: почему так долго не вызывали? А декорации были не готовы - говорят. Савва Кулиш, наверное, просто не хотел меня обидеть. 

- Мы, зрители, волей по неволе смешиваем актера с его ролью. Вы, конечно, знаете, сколько людей пошли в разведку потому, что именно вы сыграли эту роль. Вас в нынешней Литве за это не упрекают ?

- Мне даже Путин при встрече сказал, что после фильма захотел стать разведчиком.

- И как вы отреагировали?

- Посмеялся. Если ему нравится быть разведчиком, пусть будет. 

- Но то, что вам пришлось играть такую роль, внутреннего диссонанса не вызывало?

- Нет, нет. Мне было интересно быть человеком в данных обстоятельствах. 

- Фильм начинается фразой «За мои 42 года меня ни разу столько не фотографировали». А сколько вам тогда было лет?

- Я родился в 1924-м. Значит, 44. У меня есть одна личная фотография: Конон Молодый и я. Вот, смотрите - это и есть мой прототип. Мы похожи немножко.

 Сценарий был написан по книге его мемуаров, их издали только на польском языке, потому что по-русски было запрещено. Мне приятно было играть не абстрактного разведчика, а человека, которого я знаю, потому что мы рядом с ним жили в гостинице. 

Пространство обожания

-Это правда, что вас однажды не узнала литовский министр культуры?

- А-а-ай, было такое. Назначили нового министра, женщину, был какой-то праздник, и я был приглашен. И я захотел у нее что-то спросить про кино или про театр. Она смотрит на меня – извините, кто вы такой? Она по какой-то протекции была, из провинции, но зато была знакома с нашим тогдашним президентом, вот ее и назначили. Через полгода ушла. Но ее освободили не из-за меня. Потом писали в газетах о том, что она и правда не знала, кто я такой.

- Вот это да! Я не хочу в очередной раз вспоминать Советский Союз, но вот скажите, вы, как актер - почувствовали сужение пространства обожания после того, как вы стали жить в независимой Литве? Все-таки миллионы ваших поклонников остались за границей.

- Так точно. Недавно я пошел в какое-то учреждение по делам. Там женщина сидит. Смотрит и спрашивает – кто вы такой? Банионис. Да кто ты такой – Банионис? Я и ушел. Ну, что поделать - она, видимо, не смотрит кино. В России так не было бы. Там только зайдешь в троллейбус, так сразу: ой, ой, садитесь, садитесь. Я могу и сам билет купить, но это как бы показывает уважение. 

- В России давно были в последний раз?

- Давно. Я никуда не выезжаю. Хотя до этого ездил много, в Европе точно нет страны, где не был. В Японии два раза, в Америке девять .

- Пожелайте чего-нибудь вашим российским обожателям и передам им от вас самый свежий привет.

- Самую большую благодарность за то, что меня там до сих пор помнят. Где бы я ни был бы в России – в Питере, Москве или в Горьком - все меня узнавали. Значит, моя миссия, как художника, не пропала даром, а оставила смысл. Где-то в душе у людей остались мои роли и мои мысли. Около 80 фильмов, если посчитать… «Никто не хотел умирать» - первый фильм, где я получил всякие награды. Потом «Берегись автомобиля», я там снимался рядом со Смоктуновским, который уже был звездой. Дальше «Мертвый сезон», потом «Король Лир», «Гойя», «Солярис». Я уже знал, что есть такой режиссер Тарковский. Но знал и то, что его фильм «Андрей Рублев» был запрещен. И когда приехал на пробы, попросил Андрея, чтобы он показал мне этот самый «Андрей Рублев». И он дал мне ключик и маленькое помещение, где просматривают киноматериалы - только, говорит, никому не говори, а то нас накажут. И я посмотрел... И так обрадовался - такое это для меня было достижение искусства кино, самое-самое высокое!… Но потом, уже после Каннского фестиваля, фильм разрешили и он пошел по всему миру. А когда меня надо было утверждать на эту роль, надо было получить разрешение из театра. Я попросил, чтобы нашему руководителю, Мильтинису этот фильм показали тоже. Пленку тайно привезли в Паневежис. После просмотра он молча вышел, ничего мне не сказав. На следующий день говорит – Донатас, поезжай, тут искусство высочайшего уровня... Так что в «Солярисе» я снимался, и Тарковский для меня был большим-большим счастьем.

Ну а потом были другие фильмы: «Открытие», «Приключение принца Флоризеля», «Змеелов», «Пьющие кровь» с Мариной Влади. Если посчитать, всего 83 фильма. Последний вышел в 2010 году, литовский. Еще и не вышел, кажется, только отснялся. 

- Вы говорите, что сниматься больше не хотите. А есть ли такая роль, которой вас можно было бы соблазнить?

- Надо, чтобы дело того стоило… Если снимать будет кто-нибудь из режиссеров, которому я могу доверять, можно было бы и сняться. Но не кривляться только, не надо мне всего этого. Говорят, наш вкус безнадежно испорчен. Ну что поделать?...

5 самых известных фильмов Баниониса

«Солярис»

«Никто не хотел умирать»

«Мертвый сезон»

«Бегство мистера МакКинли»

«Змеелов»

Фото из кинофильмов.