Ричард Дадд за работой над картиной «Оберон и Титания» 1856

Этот пост можно читать под песню Queens «The Fairy Feller's Master-Stroke»

Из дома напротив падает мягкий свет. Наверняка, это сосед поднялся в мастерскую, зажег лампу у самого окна и мирно читает "The Cambridge's Evening News". Внизу, у подножья стены, вырисовываются белые маргаритки, а вокруг – темные побеги и кусты крохотной лужайки. Тропы, по которым снуют создания мельче муравья; замки, уместившиеся в кубическом миллиметре агата; горные вершины величиной с крупицу соли; континенты размером с водяную каплю. Под мельчайшими былинками и листьями лужайки копошатся чудесные существа, на глазах переходящие из растительного царства в животное, а от него в мир минералов и фантазий. Веточка, слабо ворохнувшаяся под ветром, только что была танцовщицей с неуловимым станом и лицом, которое узорил луч. В крепости, воздвигнутой из лунных отсветов на ноготке детского мизинца, нескончаемые секунды длит агонию пленный король. Под микроскопом воображения возникают твари, неведомые науке, но от этого ничуть не менее реальные; и хотя эти видения принадлежат нам, есть еще кто-то третий, смотрящий на них (или на себя?) нашими глазами.
       

Фрагмент картины

Я думаю о Ричарде Дадде, девять лет, с 1855-го по 1864-й год, трудившегося в сумасшедшем доме Брэдмура над своим "The Fairy-Feller's Masterstroke". Его миниатюрное полотно представляет собой скрупулезнейшее исследование пространства в несколько сантиметров – травинок, цветущих маргариток, ягод, камней, виноградных усиков, орехов, листьев, семян – чьи глубины населены мельчайшими существами, одни из которых – порождения волшебных сказок, другие – вероятно, портреты товарищей Дадда по заключению, его тюремщиков и надсмотрщиков. Так что полотно – это картина в картине: зрелище сверхъественного мира, разыгранное на подмостках мира природного. Один спектакль тут содержит в себе другой, тревожный и цепенящий, его тема – ожидание: персонажи, населяющие холст, ждут неминуемого события.
 

Фрагмент картины: «Член Китайского Общества Маленькой Ноги. Он небольшой член. Но послал ли его Конфуций. Теперь я не могу вспомнить» (Ричард Дадд, The Fairy Feller’s Master-Stroke c.1855-64, Тейт)

В центре композиции – пустое пространство, точка пересечения всех взглядов и сил, просвет в чаще намеков и загадок; а в центре этого центра – лесной орех, на который должен обрушиться каменный топор дровосека. Что заключено в орехе, мы не знаем, но догадываемся: как только топор расколет его надвое, всё преобразится, – снова брызнет жизнь и спадет заклятье, окаменившее обитателей картины. Дровосек молод, крепкого сложения, на нем одежда из сукна или кожи, на голове шапка, из-под которой выбиваются волнистые рыжеватые волосы. Он крепко стоит на каменистой почве и обеими руками сжимает занесенный вверх топор. Кто это, сам Дадд? Откуда нам знать, если он повернулся спиной? И хотя с уверенностью утверждать не могу, я все-таки поддаюсь соблазну и вижу в фигуре дровосека самого художника. Он попал в сумасшедший дом после того, как во время загородной прогулки, обезумев от бешенства, зарубил топором собственного отца. Дровосек собирается повторить тогдашний удар, но последствия этого символического повторения будут совсем иными: в первом случае – заточение, каменная неподвижность, во втором, дровосек разобьет вместе с орехом колдовские чары. Будоражащая деталь: топор, который должен разбить окаменившие героев чары, выточен из камня. Гомеопатическая магия.

Фрагмент картины: Коронованный патриарх (Ричард Дадд, The Fairy Feller’s Master-Stroke c.1855-64, Тейт)

        Лица всех остальных персонажей мы видим. Одни поднимаются из неровностей почвы, другие загипнотизированным полукругом замерли вокруг рокового ореха. Каждый как будто пригвожден к своему месту колдовской силой, а между участниками образуется незаполненное, но намагниченное пространство, и это излучение немедленно чувствует всякий смотрящий на полотно. Я сказал "чувствует", а нужно бы сказать "предчувствует", ведь пространство полотна – это место неминуемого явления. Потому оно не заполнено и, вместе с тем, намагничено: здесь ничего нет, только ожидание. Персонажи вросли корнями в почву, они – и в прямом, и в переносном смысле – растения и камни. Их обездвижило ожидание – ожидание, которое упраздняет время, но не тревогу.
 

Фрагмент картины: Королева фей Мэб с соперниками - монархами Обероном и Титанией (Ричард Дадд, «Мастерский Замах Сказочного Дровосека» c.1855-64, Тейт)

Ожидание вечно: оно уничтожает время; ожидание мгновенно, ведь оно накануне неминуемого, того, что вот-вот наступит: оно ускоряет время. Приговоренные ждать мастерский удар дровосека, духи бесконечно вперяются в лесную прогалину, которая создана скрещением их взглядов и на которой ничего не происходит. Дадд изобразил видение видения, взгляд, глядящий в пространство, где объект взгляда отсутствует. Топор, который при падении разобьет цепенящие участников чары, не упадет никогда. Перед нами событие, которое вот-вот случится и которое никогда не наступит. Между этими всегда и никогда и вьет себе гнездо тревога, существо с тысячей лапок и одним-единственным глазом.

       (Из книги: Octavio Paz. El mono gramatico. Barcelona: Editorial Seix Barral пер. Дубина)

Что общего у песни Queens «The Fairy Feller's Master-Stroke» и картины Дадда? 
На картине изображены герои песни, в порядке упоминания: 

Расскажу немного о художнике и покажу другие его работы:

Ричард Дадд 1817–1886 был молодым многообещающим британским художником, который заболел психическим заболеванием во время путешествия по Средиземноморью в начале 1840-х годов. Он провел более сорока лет в сумасшедших домах, умер в Бродмуре в 1886 году, но никогда не отказывался от своего призвания, создавая завораживающе детализированные акварели и картины маслом, из которых сейчас наиболее известен «Мастерский Замах Сказочного Дровосека». История картины вернула интерес к ее создателю. Всегда любопытно, что происходит с давно забытым гением после того, как он заново открыт.

Спящая Титания 1841

Среди симптомов болезни Дадда, которая сегодня звучит как форма шизофрении, были мания преследования, и получение сообщений от древнеегипетского божества Осириса. Дадду было приказано убить своего отца (или демона, который, как ему казалось, занял его место), и он сделал это летом 1843 года, вскоре после возвращения из путешествия. После побега во Францию​, художник был пойман и госпитализирован в отделение криминальной психиатрии Бетлемского госпиталя в Ламбете (ныне Имперский военный музей), и именно здесь он написал «Мастерский Замах Сказочного Дровосека». Согласно надписи на обратной стороне холста, на его создание у него ушло девять лет, хотя Дадд утверждает «квази» («вроде как»), что может означать, что он работал над ним только время от времени между 1855 и 1864 годами.

Оберон и Титания 1856

Это изнурительно сложная композиция с множеством персонажей, ни один из которых не делает ничего особенного, за исключением самого «парня», который собирается разрубить лесной орех пополам, чтобы обеспечить миниатюрную королеву фей Мэб новой колесницей. Отправной точкой Дадда, очевидно, была дразнящая речь Меркуцио в «Ромео и Джульетте», в которой он в мучительных подробностях изображает ночные блуждания Мэб, когда она сеет сны в головах спящих, ночные видения, в которых проявляются подавленные амбиции и желания. Надпись Дадда также сообщает нам, что картина была написана для Джорджа Генри Хейдона, и в длинном стихотворении (или, по крайней мере, в рифмованном каталоге), которое художник написал в 1865 году, он дает своего рода список исполнителей, а также предлагая отчет о том, как картина была написана. По-видимому, именно Хейдон предложил какой-то «стих о феях» в качестве «опорной точки» — предположительно речь Меркуцио, которая могла быть задумана Хейдoном, как средство побудить Дадда вернуться к живописи раннего периода, до поражения болезнью. Тогда Дадд являлся одним из первых крупнейших представителей викторианской сказочной живописи.

Меркуцио:
«А, так с тобой была царица Мэб!
То повитуха фей. Она не больше
Агата, что у олдермена в перстне.
Она в упряжке из мельчайших мошек
Катается у спящих по носам.
В ее повозке спицы у колес
Из длинных сделаны паучьих лапок;
Из крыльев травяной кобылки - фартук;
Постромки - из тончайшей паутины,
А хомуты - из лунного луча;
Бич - тонкий волосок, и кнутовище -
Из косточки сверчка; а за возницу -
Комарик - крошка, вроде червячков,
Живущих у ленивиц под ногтями.
Из скорлупы ореха - колесница,
Сработана иль белкой-столяром,
Или жучком-точильщиком, давнишним
Каретником у фей. И так она
За ночью ночь катается в мозгу
Любовников - и снится им любовь;
Заедет ли к придворным на колени -
И снятся им поклоны; к адвокату
На пальцы - и во сне он видит деньги;
На женские уста - и поцелуи
Сейчас же сниться начинают дамам
(Но часто Мэб, разгневавшись, болячки
Им насылает - оттого, что портят
Конфетами они свое дыханье);
Порой промчится по носу она
Придворного - во сне он милость чует;
А иногда щетинкой поросенка,
Уплаченного церкви в десятину,
Попу она во сне щекочет нос -
И новые ему доходы снятся;
Проедется ль у воина по шее -
И рубит он во сне врагов и видит
Испанские клинки, бои и кубки
Заздравные - в пять футов глубины;
Но прямо в ухо вдруг она ему
Забарабанит - вскочит он спросонья,
Испуганный прочтет две-три молитвы
И вновь заснет. Все это - Мэб. А ночью
Коням она же заплетает гривы,
А людям насылает колтуны,
Которые расчесывать опасно.
Все это – Мэб».

Несмотря на экстравагантные скачки воображения сказочных сцен, Шекспир представлял своего рода инверсивную мономанию, сохраняя нить здравомыслия даже через самые диковинные путешествия ума.

Come unto These Yellow Sands 1842

Однако, получив заказ от Хейдона на волшебную картину, Дадд пожаловался, что вдохновение его покинуло. Он воспринимал идею творческого вдохновения очень буквально, действительно видя работу духов во всех человеческих проявлениях. Отдельные люди и целые культуры могут стремиться к благородным достижениям, но лишь воля духов имеет значение: помогут они или помешают. Он считал, что духи не склонны долго служить людям. «Какой смысл пытаться достичь просветления?» — спрашивал Дадд в некоторых своих заметках, написанных в 1850-х годах. «Сколько раз злой ангел торжествовал над разными народами земли, возвышая их до небес, а затем жестоко опрокидывая на землю». 

И одновременно художник, пытающий найти вдохновение, спрашивал себя: «Каким ловким ангелом должен быть гений живописи, чтобы избегать всех жаждущих его ловцов … но, как я полагаю, будучи на свободе, не каждое творчество привлечет и заманит хорошенькую птичку обратно в клетку создателя”.

The Flight out of Egypt 1849-50

Таким образом, теория искусства Дадда выглядела совершенно пессимистичной. Выставки для него были пустой тратой времени, и как он писал про свои картины: «можно было вообразить, что картины мои подобны монахам, уединенным и незаметным миру. А качество их знакомо лишь немногим посвящённым».

Можно допустить, что Хейдон был достойным меценатом, но это мало интересовало художника: «что может быть более рабским, чем живопись, что более безнадежным?» 

Kогда Дадд понял, что «Фантазию нельзя искусственно вызвать / Из ее эфирных сфер», он занял пассивную роль, полностью опустошив свой разум: «Я думал ни о чем - сдвиг / Возможно, это так же неплохо, как думать o многом». 

Portrait of a Young Man 1853

Наконец метод удался: «Неопределенный, почти невидимый, / Закладываю пустые объекты случайности», и постепенно «Дизайн и композиция» превратились в «Без намерения». 

Дадд описал это как «Исключение изображения и его предмета». Как будто смысл через отрицание, как будто все, что он может, это сказать, кто на ней, но не то, зачем они на ней. Когда Дадд замечает голову человека в конической красной шапке, высовывающуюся из пейзажа в верхнем левом углу картины, он говорит нам, что «Из / Китайского Общества Маленькой Ноги. Он небольшой член. Но / послал ли его Конфуций. Теперь я не могу вспомнить».