Что ж за день такой выдался. Одна барышня говорит, что ее деда расстреляли, а он бы выбрал беломорканал, если бы дали возможность, вторая - что ее предки прекрасно жили в немецкой оккупации. Куда ни взглянешь, глаза вытекают от этой "правды", которую пытаются люди рассказать.

Я, к счастью, из поколения, которое помнит войну не по фильмам. А по рассказам бабушек и дедушек. И вот кусочек вам расскажу.

Это мой прадед - Гаврила, фото сделано в начале тридцатых годов, единственный сохранившийся портрет. Его отец сумел не только наплодить пятерых сыновей, но и выкупить достаточно земли для них. Ну, как достаточно - на семью работали батраки даже из соседних деревней. Прапрадед предоставлял хорошие условия и даже вечером после трудового дня развозил всех по домам на корпоративном транспорте - телеге. Сам без дела тоже не сидел, летом работал в поле, зимой ездил в Москву подрабатывать извозчиком. Там, в Москве и погиб. Как именно, неизвестно. Легенда гласит - под лошадь попал. Но, возможно, это и к лучшему - ибо он не дожил до того времени, когда коллективизация решила, что все земли общие: и мои, и твои и того неработающего алконавта. Деревенские управлять такими объемами не могли и не умели. Поэтому председателем поставили Гаврилу - он старший сын, землю эту держал и управлять мог. К тому моменту у него самого было четверо детей, сын и три дочки. И все вроде шло нормально, но начался голод, весь урожай увозили, крестьянам не оставляли ничего, в итоге колхозники дружно жрали лебеду и пытались выжить. В колхозе умерла корова. И ее тело (казалось бы, кому нужна корова, которая сдохла сама? колхозу она нужна не была), так вот, тушу коровью кто-то украл. Гаврила знал, кто - и не донес. А уже на него донесли. И сразу вспомнили и кулацкое прошлое и все, что было и что не было. Гаврилу посадили вместе с его братьями (жен и детей не тронули). Больше о нем никто ничего не знал. Позже, когда у нас через родню появилась возможность посмотреть в архивах, выяснилось, что последние его следы теряются где-то в Москве, на строительстве метро. А так, кто его знает. Таким не было положено ни могилы, ни похорон нормальных. Но главное осталось - мы знаем и помним.

Я вот не могу сказать, что было лучше для него - погибнуть сразу (как случилось с другим моим прадедом) или погибнуть, когда его как зэка эксплуатировали? Но вот будь он жив, то рвался бы воевать, как и все.

Его дочь, Александра Гавриловна. Ее семья пережила все. Нищету, попытки выжить без отца и кормильца, голод. Во время войны их подкармливал немецкий повар. Однажды даже разрешил взять пару апельсинов, которые везли на день рождения какого-то эсэсовца. Это было невероятное везение. К тому моменту дети ели только гнилую картошку.  Вот какая жизнь была в оккупации. И еще, вспоминая претензии нашей девицы об отсутствии фото Кати Сусаниной - у моей бабушки нет ни одного кадра в детстве. Вообще ни одного. Мы и деда Гаврилы фото нашли случайно, тк он снялся на групповой фотографии, когда в деревню приезжал фотограф. У бабушки такой возможности не было. Ее первые фотографии идут лет с двадцати. 

Еще одна моя прабабушка Наталья. На фото держит меня. Суровый мужчина в подтяжках - мой папа. Прадеда, ее мужа, убили во время войны, и мы не знали где он похоронен. Только лет десять назад я нашла на сайте в списках его фамилию и похоронку. Он погиб под Сталино (нынешний Донецк). Бабушка так и не узнала. В войну в оккупации у нее не выжил младенец (хотя немецкий врач пытался спасти), дом сожгли, но остались живы и она и остальные дети, один из которых - мой дед. 

Так получилось, что я застала в живых двух родных прабабушек и еще одну двоюродную. Фото еще одной не могу показать, у меня нет его в цифре. Александра Ивановна похоронила в войну первого мужа, осталась одна с сестрой и детьми. Их деревню сожгли наши же при отступлении. Бабуля лесом шла к городу из одной области в другую, отморозила себе ноги. Их приняла одна старая дева из староверов и приютила. Они потом дружили до самой бабулиной смерти. Ее сестру (мою двоюродную прабабушку) в итоге угнали в работный лагерь, там ее выкупили. Она работала на немецкую семью, ела со скотиной, терпела оскорбления. После освобождения работала прачкой на наших солдат. 

Моя учительница по русскому языку была очень стара. Она учила еще моего отца, да и тогда вела себя с учениками как суровый и несгибаемый авторитет.  Однажды мы услышали от нее историю. Когда немцы стояли на Смоленщине, она была ребенком. В нашем городе было несколько лагерей для пленных. Наших пленных. Их держали, переправляли в Германию, расстреливали. Однажды учительница увидела, как хоронили пленных. Их кучей сваливали в общую яму. У одного из них еще дергались руки. Ей было 13 лет, когда она это увидела. В 13 лет девочка стала полностью седой.

Я слышала их рассказы. Все, что я говорю - сухая выжимка. Они не передадут ни капли ужаса и слез, которые я видела на их лице. 

Когда я слышу, что в оккупации было хорошо, что мы поддались вранью, я воспринимаю это как личное оскорбление.  Вот почему я сейчас очень зла. Меня лично это обижает. Это оскорбление памяти моей семьи, а семья - это святое!

И напоследок пара цитат из книги "Говорят погибшие герои".  

Это надписи, которые оставили погибшие солдаты.

22 июня — 20 июля 1941 г.

Нас было пятеро: Седов, Грутов И., Боголюб, Михайлов, Селиванов В. Мы приняли первый бой 22.VI.1941-3.15 ч. Умрем, но не уйдем! Умрем, но из крепости не уйдем.

Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20 /VII-41 г.

22 июня 1941 г.

Пом. нач. заставы мл. лейтенант Синокоп Николай Данилович. Сумская область, Роменский район, село Бобрик.

Погибну за Родину, но живым врагу не сдамся. 22.6.41.

22 июня 1941 г.

Погибаем. Остался я — Смирнов В. и Восковский. Скажите маме. Сдаваться не будем.

Июль 1941 г.

Держались до последней капли крови. Группа Савинова. Три дня сдерживали наступление значительных сил противника, но в результате ожесточенных боев под Килией в группе капитана Савинова осталось четыре человека: капитан, я, младший сержант Останов и солдат Омельков. Погибнем, но не сдадимся. Кровь за кровь, смерть за смерть!

г. Волхов

Здравствуй, моя дорогая жена Станислава, дочь Валенька и мама!

Простите, что я плохо пишу: пишу на коленях, на клочке бумаги. Спешу сообщить, что я жив, скоро вступаем в бой.

Может быть, это письмо будет и последним, мои дорогие. Дорогая жена, смотри дочь и досмотри мою мать. Если от меня больше весточки не получишь, то знай, что я отдал свою жизнь честно за вас и за свою любимую Родину.

Будьте счастливы — ваш муж и отец.

Стася! Еще прошу: смотри дочь.

Целую вас всех. Коля.

30 ноября 1941 г.

Милая мамочка!

Пишу это письмо перед смертью. Ты его получишь, а меня уж не будет на сеете. Ты, мама, обо мне не плачь и не убивайся. Я смерти не боюсь… Мамочка, ты у меня одна остаешься, не знаю, как ты будешь жить. Я думаю, что Зоя тебя не бросит. Ладно, моя милая, доживай как-нибудь свой век. Мама, я все же тебе немного завидую: ты хоть живешь пятый десяток, а мне пришлось прожить 24 года, а как бы хотелось пожить и посмотреть, какая будет дальше жизнь. Ладно, отбрасываю мечты…

Писать кончаю, не могу больше писать: руки трясутся и голова не соображает ничего — я уже вторые сутки не кушаю, с голодным желудком умирать легче. Знаешь, мама, обидно умирать.

Ну ладно, прощай, моя милая старушка. Как хотелось бы посмотреть на вас, на тебя, на Зою, милого Женечку, если сохраните его, расскажите ему, какая у него была тетя. Ну все. Целую вас всех и тебя, мою мамочку.

Твоя дочь Вера.

20 декабря 1941 г.

Родина моя! Земля русская! Я, сын ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце, уничтожал гадов, пока в груди моей билось сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим. Врагу не бывать в Севастополе!

Моряки-черноморцы! Уничтожайте фашистских бешеных собак. Клятву воина я сдержал.

Калюжный.

Также можете почитать для ликбеза мои посты

Про молодогвардейцев

Про узников в концлагерях.

 И надеюсь, после этого ни у кого не возникнет желания рассказывать, как прекрасно жилось в оккупации.

Кстати, дорогие сплетницы, ведь ваши предки тоже воевали. Расскажите их истории, поделитесь! Возможно, это поможет хоть кому-то из ныне убежденных в обратном, поверить, что в войну не все сказочно было...