В переходе возле станции метро сидит женщина неопределенного возраста.  Ей можно дать с ходу и тридцать, и двадцать три, и сорок два. Волосы у женщины спутаны и грязны, голова опущена в скорби.  

Перед женщиной на заплеванном полу перехода лежит кулек. В кулек сердобольные  граждане бросают деньги. И не бросали бы, да на руках женщина держит  весомый «аргумент» в пользу того, что ей деньги просто необходимы. На  руках у женщины спит ребенок лет двух. Он в грязной шапочке, бывшей  когда-то белой, в спортивном костюмчике. Переход – место достаточно оживленное. И течет нескончаемым потоком людская толпа, и звенит мелочь в  кульке, и шуршат купюры.  

Я ходил мимо женщины около месяца. Я догадывался, кому уходят деньги, жертвуемые многочисленными прохожими. Уж сколько говорено, сколько написано, но народ наш такой – жалостливый.  Жалостливый, до слез. Готов народ наш отдать последнюю рубашку свою, последние копейки из кармана вытряхнуть. Подал такому «несчастному» – и  
 чувствуешь, что у тебя все еще не так плохо. Помог, вроде бы как.  
 Хорошее дело сделал…  

Я ходил мимо попрошайки месяц. Не подавал, так как не хотел,  
 чтобы на мои деньги какой-нибудь негодяй  купил себе кирпича одну штуку, да вставил в стену нового дома-дворца своего. Пускай будет дыра у него в стене, у негодяя этого. Не будет  кирпича от меня. Но, судя по тому, как попрошайке подавали, хозяин ее имел уже несколько домов-дворцов.  

Ну и попрошайке что-то перепадает, конечно. Бутылка водки на вечер, да шаурма. Хозяева таких «точек» попрошайничества имеют немало, но отличаются жадностью. И жестокостью. На том и держится их супердоходный бизнес. На деньгах да на страхе. Никто из опускающих монетку в кулечек не знает, что «встать» на место возле Владимирского собора невозможно, а хождение по вагонам метро с уныло-тягучим «простите, что я до вас обращаюся» стоит от 20 долларов в день. Или – знает? В таком случае – знает, но подает?  

Никто из добряков, жертвующих «мадонне с младенцем», не задумывается над   еще одним вопросом. Над одним несоответствием, буквально бросающимся в глаза. Спустя месяц хождения мимо попрошайки меня вдруг как током ударило, и я, остановившись в многолюдном переходе, уставился на малыша, одетого в неизменно-грязный спортивный костюмчик. Я понял, что именно казалось мне «неправильным», если можно назвать «правильным» уже само  
 нахождение ребенка в грязном подземном переходе с утра до вечера.  
 Ребенок спал. Ни всхлипа, ни вскрика. Спал, уткнувшись личиком в колено той, кто представлялась его мамой. Попрошайка подняла на меня глаза. Наши взгляды встретились. Бьюсь об заклад, она поняла то, что понял я…  

У кого из вас, уважаемые читатели, есть дети? Вспомните, как часто они  
 спали в возрасте 1-2-3-х лет? Час, два, максимум три (не подряд)  
 дневного сна, и снова – движение. За весь месяц каждодневного моего  
 хождения по переходу я НИ РАЗУ не видел ребенка бодрствующим! Я смотрел на маленького человечка, уткнувшегося в колено «мамы», и страшное мое подозрение постепенно формировалось в твердую уверенность.  
 – Почему он спит все время? – спросил я, уставившись на ребенка.  

Попрошайка сделала вид, что не расслышала. Она опустила глаза и  
 закуталась в воротник потертой куртки. Я повторил вопрос. Женщина вновь подняла глаза. Она посмотрела куда-то за мою спину. Во взгляде ее 
 явственно читалось усталое раздражение вперемешку с полнейшей  
 отрешенностью. Я впервые видел подобный взгляд. Взгляд существа с другой  планеты.  
  - Пошел на… – произнесла она одними губами.  
  – Почему он спит?! – я почти кричал…  

Сзади кто-то положил руку мне на плечо. Я оглянулся. Мужчина с типичным  лицом рабочего с близлежащего завода неодобрительно хмурил седые брови:  

– Ты чего к ней пристал? Видишь – и так жизнь у нее… Эх… На вот, дочка, – мужик вытряхнул из своей огромной пятерни монетки.  

Попрошайка перекрестилась, изобразив на лице смирение и вселенскую  
 скорбь. Мужик убрал ручищу с моего плеча, побрел к выходу из перехода.  Дома он расскажет, как защитил угнетенную, несчастную, обездоленную женщину от негодяя в дорогой дубленке.  

Милиционер, подошедший ко мне в переходе на следующий день, выразился почти так же, как и его «подопечная» попрошайка. И на свой вопрос я получил исчерпывающее:  
 – Пошел в…  
 А ребенок спал…  

Я позвонил знакомому. Это веселый и смешливый человек с  глазами-маслинами. Он с горем пополам окончил три класса, и читает с трудом. Полное отсутствие образования не мешает ему передвигаться по улицам города на очень дорогих иномарках и жить в домике с бесчисленным  
 количеством окон, башенок и балкончиков. Знакомый был весьма удивлен моей уверенностью в том, что весь без исключения подобный бизнес  контролируют представители его национальности.  

Я узнал, чтод етей берут в «аренду» у семей алкоголиков, или попросту воруют. Но это все, что говорится,  цветочки.  
 Мне нужно было получить ответ на вопрос – почему спит ребенок? И я его получил. Причем, мой знакомый цыган произнес фразу,  
 повергнувшую меня в шок, вполне обыденно, спокойным голосом. Как о  
 погоде сказал:  
 – Или под героином, или под водкой…  
 Я остолбенел. «Кто под героином? Кто – под водкой?!»  
 – Ребенок. Чтобы не кричал, не мешал. Ей с ним целый день сидеть, представляешь, как он надоесть может?  

Для того чтобы ребенок спал весь день, его накачивают водкой. Или –  
 наркотиками. Разумеется, что детский организм не способен справляться с таким шоком. И дети часто умирают. Самое страшное – иногда умирают днем, среди «рабочего дня». И мнимая мать должна досидеть с мертвым ребенком  на руках до вечера. Таковы правила. И идут мимо прохожие, и бросают мелочь в кулек, и считают, что поступают благородно. Помогают  
 «матери-одиночке»…  
 … На следующий день я стоял в переходе возле  
 станции метро Л. Милиционера, ответившего мне вчера ругательством, не было видно. Я запасся журналистским удостоверением, и был готов к  
 серьезному разговору. Но разговора не получилось. А получилось  
 следующее…  У женщины на руках лежал ДРУГОЙ ребенок. Мои вопросы попрошайка попросту игнорировала с отрешенным лицом. Меня интересовали документы на ребенка, и, самое главное – где вчерашний малыш?  

Попрошайка вопросы игнорировала, зато их не игнорировали торговки,  
 стоявшие рядом. От женщины, торгующей трусиками, я узнал, что мне  
 следует, мягко говоря, удалиться из перехода. К возгласам торговки  
 подключились ее негодующие соседки по ремеслу. Следом за ними – прохожие преклонных лет. В общем, я был с позором выдворен из перехода.  Оставалось одно – звонить 02 или искать милицейский патруль. Но милиция нашла меня сама. Сержант, любитель посылать в…, подошел ко мне и спросил документы. Я документы предоставил, и высказал свое мнение по поводу нахождения женщины с ребенком в переходе. Сержант со мною согласился, и…отправился звонить кому-то. Я стоял перед переходом, с полным ощущением того, что пытаюсь бороться с ветряными мельницами. Спустя несколько минут в переходе не было уже ни торговок, ни попрошайки со спящим ребенком…