Получить полчаса на разговор по телефону с Ланой Дель Рей почти невозможно. Обладательница дивного голоса и завораживающе пухлых губ постоянно перемещается между вестибюлями отелей, залами ожидания аэропортов, автомобилями с тонированными стеклами и концертными площадками. Кроме того, в этом сезоне урожденная Элизабет Грант добавила в свое и без того сумасшед­шее расписание еще два пункта — рекламные обязательства перед H&M и Jaguar. Эта девушка — звезда музыкальной индустрии со всеми вытекающими маркетинговыми последствиями. Но в лапах чудовища по имени «слава» Лана сумела остаться собой — неоднозначной исполнительницей, которую одни сразу же полюбили, а другие принялись критиковать за неестественность, нарочито наигранный образ дивы сэд-рока и деньги папы, нью-йоркского мультимиллионера Роба Гранта.

На самом деле среди заранее подготовленных к звездной жизни коллег по цеху дель Рей фальшивкой как раз не смотрится. Чем и берет. Она очень просто относится к популярности и уж точно не склонна преувеличивать значимость собственной персоны. «Все, что можно было обо мне сказать, уже было сказано. И я не мегазвезда. Сейчас все так быстро меняется, что свой статус и место в мире просто не успеваешь осознать», – начинает нашу беседу исполнительница, чьи томные баллады пришлись по сердцу романтичным особам по обе стороны океана.

Ей почему-то веришь, даже когда слышишь банальную жалобу на плотный рабочий график: «Меня изнуряют сумасшедший ритм поездок и выступлений, поиски времени, необходимого, чтобы сделать действительно важные вещи». Лана, разумеется, только что с гастролей. И они тоже не укладываются в привычный для современного шоу-бизнеса формат. Это нечто вроде поездки по европейским фестивалям, где музыка звучит на больших площадках под открытым небом — без спецэффектов и прочей мишуры. Только у дель Рей «поездка» сильно смахивает на мировое турне: каждые два дня она перемещается из одной страны в другую. «У меня не фестивальное шоу, это скорее джаз-сет, — поясняет она. — Я не знала, понравится ли такое пуб­лике, и спела, как обычно. Кажется, зрители оценили. Я была очень довольна».

Еще больше в явлении под названием Лана дель Рей ценят другое: она — идеальное воплощение ретромании, охватившей в последние годы всю Америку. Вовремя подхватив эстафету пос­ле трагической гибели Эми Уайнхаус, Лана явила миру визуальный образ в духе сериала «Безумцы», музыкальный отголосок шестидесятых с ноткой альтернативы и кинематографическую чувственность. Причем сделала это очень естественно.

Она сама придумывает сюжеты видеоклипов, где по большей части предстает неким сплавом между Мэрилин Монро и Изабеллой Росселлини периода, когда та снималась у культового Дэвида Линча. «Кинематограф играет большую роль в том, чем я занимаюсь. Но так было не всегда — кино постепенно сближалось с моей музыкой, шло с ней рука об руку. Мне нравится Линч, но я им не одержима, — поясняет Лана. — Меня не увлекает один жанр или конкретное произведение. Вся эта «кинематографичность» поя­вилась после того, как связь между мной и фильмами в жанре нуар или эстетикой Линча были обнаружены СМИ – сама я этого не замечала». «Обожаю песню «Я в огне» Брюса Спрингстина, биографический фильм «Меня там нет» о Бобе Дилане, который я включаю на всю ночь с негромким звуком, и фантастических кукол с картин художника Марка Райдена. То, что меня поражает, остается со мной надолго. То же самое с местами. Нью-Йорк, например: я с первой минуты знала, что проживу в нем всю жизнь», — дель Рей продолжает перечислять источники вдохновения.

Я говорю, что в ритмах ее музыки скрывается страдание, и она явно рада это слышать. «Это потому, что со мной плохо обращались, и от осознания того, что так не должно было быть. Я верила, что люди по своей природе добры, а потом увидела, что это не всегда так. Разочаровавшись, еще в детстве я дала себе слово: буду любить всех в мире — и сейчас чувствую, что обещание сдержала. Несчастных людей слишком много, поэтому свобода для меня заключается не столько в умении выразить себя в творчест­ве, сколько в умении отдавать и сострадать».

Удивительно, но даже столь неожиданный поворот в духе францисканских монахов звучит в устах дель Рей достоверно. Становится понятно, откуда у певицы затуманенный и бесконечно грустный взгляд, сделавший ее интересной миллионам. «Мне только двадцать пять, но моя жизнь была очень долгой. Погнавшись за ней тысячами путей, я ценой многих ошибок успела понять: следовать своему внутреннему мироощущению — целая наука, которая со временем может превратиться в искусство выживания. Только благодаря ей получается не чувствовать себя в этом безумном мире как в ловушке». Пусть Элизабет только двадцать пять лет, но столь короткого срока ей и правда оказалось достаточно, чтобы очень многое понять. Наверное, поэтому ее беспокойство по поводу происходящего вокруг совершенно искренне. Оно проявляется в текстах ее песен, в клипах, в печальном взгляде. Как раз это неравнодушие и помогло Лане стать неким «зеркалом души» белых американок среднего класса — с их легкой усталостью от жизни, легкомысленным отношением к спиртному, курению и транквилизаторам. И никто из коллег певицы не в состоянии выразить эту философскую утомленность столь мастерски.