«Медсестра неожиданно сказала: «Как, вы на роды к жене пришли без фотоаппарата?! Нельзя! Ишь, чего придумали! Тоже мне!»… Восьмого марта нынешнего года на страницах нашего журнала Антон и Вика поделились радостной новостью — у них будет ребенок. Тринадцать лет они мечтали об этом, и вот наконец чудо свершилось. Тест на беременность дал положительный результат как раз в тот день, когда супруги пришли на интервью «7Д». Очень скоро Виктория улетела в Израиль, где провела всю беременность и 9 сентября родила дочь Машеньку. Туда же к счастливым родителям отправился и корреспондент «7Д»… Виктория: Я улетала в Израиль со справкой, где было написано «Малый срок беременности» с большим знаком вопроса на весь бланк. Сохранила эту справку, чтобы показать ее Маше. Это сейчас я весело рассказываю, а тогда меня всю трясло от волнения. Антон: Первым волшебные перемены, происходившие с моей женой, заметил я. Говорил ей: «Вика, спорим — на сто процентов ты беременна! Причем у нас будет девочка». Но еле заставил ее сделать тест. Виктория: По тесту выходило, что Антон прав, а по анализам — нет! Поэтому мне и выдали справку с вопросом. И я поехала в Израиль обследоваться. Никто не планировал, что я останусь здесь так надолго. Думали, максимум на месяц… Весь полет я прорыдала, а как только вышла в аэропорту Бен-Гурион, стала названивать друзьям в Израиле: «Ребята, я прилетела в Шаббат, здесь никто не работает до завтрашнего дня. Не могу ждать, делайте что хотите, но найдите мне врачей, спасите моего ребенка!» Мне нашли хорошего доктора, она специально для меня открыла клинику, провела в свой кабинет с аппаратом УЗИ. «Вика, шо за истерики? Вот же плод, вы беременная». Тогда я впервые увидела Машеньку, маленький комочек на снимке, который мы с тех пор храним как первую ее фотографию. Антон: И вот тут я сказал в телефонном разговоре: «Знаешь что, дорогая, ты хочешь возвращаться? У меня съемки. Собираешься мотаться вместе со мной — месяц в одном месте, две недели в другом? Раз уж поехала в Израиль, сиди там под бдительным присмотром моей мамы». Я уважаю врачей, которые нас наблюдали в России, но мне врезалось в память, как мою жену назвали «старородящей». А когда в Израиле Вика попыталась что-то такое сказать оправдывающимся голосом: «Мол, мне все-таки уже 38 лет…», на нее удивленно подняли глаза: «Милая, да у нас в этом возрасте многие женщины только начинают задумываться о детях, это в порядке вещей». Виктория: В Израиле по поводу моей беременности все говорили: «Мазл тов!». Вот я даже просто по улице шла и слышала отовсюду: «Мазл тов!». Это значит «удача пришла, счастье пришло в ваш дом». Для них ребенок — благодать Божья! Здесь ведь даже нет детских приютов. Если ребенок по каким-то причинам вдруг остался без родителей и из родственников никого у него нет — его показывают по телевизору, и тут же выстраивается очередь из тысячи семей, желающих воспитывать сироту. А девочек с детства воспитывают так, чтобы они знали: беременность — это лучшее, что может с ними произойти! Даже если и без мужа, хотя для Израиля это исключительный случай. Здесь на каждую невесту приходится по 5—10 женихов. У меня на девятом месяце был забавный случай, когда врачи посоветовали снять обручальное кольцо, потому что в жару руки отекают. Я выходила на прогулку, и ко мне сразу же начинали свататься. «А вас не смущает, что мне рожать через три недели?» — спрашивала я. «Да вы что! Вы такая замечательная, а у ребеночка будет папа!»… Антон: А я тем временем отдувался за двоих на концертах. Помню, летел в Новосибирск как на заклание. Ждут ведь нас вместе, никто еще ничего не знает. И я сказал зрителям: «Дорогие друзья, сложилась такая ситуация, когда мне нужно и сильно радоваться, и просить у вас прощения. Мы должны были прилететь с Викой, но я один. По очень уважительной причине. Наконец-то, спустя тринадцать лет, мы дождались того, о чем долго мечтали. Вика беременна!» Что началось! Овации, поздравления... Я тут же набрал телефонный номер Вики, хотел, чтобы она спела зрителям. Виктория: Я не поняла, что Антоша звонит мне со сцены, и начала жаловаться: «Ой, меня так тошнит…»

ПЯТИЗВЕЗДОЧНЫЙ РОДДОМ Первое, что я услышала от доктора, которая вела мою беременность: «Запоминаем главное правило — за двоих не жрать. Ребенок и так получит все необходимое с витаминами, поняла?» У них там прописывают беременным комплекс витаминов по результату анализов, которые показывают, чего конкретно у тебя в организме не хватает… Я послушалась врача, к тому же много гуляла и плавала, так что талия у меня не пропала даже на девятом месяце, и я выписывалась из роддома в своей обычной одежде. Еще у меня был потрясающий диагност Давид, он даже без анализов сразу сказал, каких элементов не хватает организму. Видел по глазам, по цвету кожи — и никогда не ошибался. О том, что рожать я буду с помощью кесарева сечения, мы знали с самого начала. Несколько лет назад мне сделали операцию на глазах, у меня был смешанный астигматизм, и знаменитый доктор Куренков, который меня оперировал, предупредил: «Запомни раз и навсегда, рожать сама ты не сможешь». Антон: При первой же возможности я на месяц прилетал в Израиль. Вике назначили операцию на 37-й неделе и предложили нам самим выбрать день. Шаббат — пятница и суббота — не подходит, в этот день все хорошие врачи отдыхают. Решили, что будем рожать в воскресенье, 9 сентября. Стали смотреть по церковному календарю и огорчились, так как в этот день не поминают никого из тех святых, которым мы молились, чтобы Бог послал нам ребенка… Виктория: И в этот самый момент из моей родной Белоруссии нам позвонил батюшка, настоятель монастыря, где хранятся мощи Иоанна Кормянского, покровителя всех белорусов. А это был первый монастырь, куда я осознанно приехала просить о ребенке, когда мы только встретились с Антоном. Мы рассказали, что хотим назначить роды на 9 сентября, и услышали, как изменился у батюшки голос: «Деточки, это же день памяти Иоанна Кормянского»! Антон: В русском календаре, который мы смотрели, не было этого, ведь Иоанн Кормянский — белорусский святой. В общем, с датой с Божьей помощью определились. И, пока я не уехал на съемки, стали вместе искать роддом. Виктория: Для начала мы проехались по самым крутым. Я вообще не сразу поняла, что это больницы. Роскошные номера с двуспальными кроватями для мамы с папой, плазменная панель, балконы с лежаками. Здесь же барная стойка. Смотрим — сидит женщина, рядом стеклянная люлька, на ней написана дата и время родов. Выходит, что ребенок родился всего два часа назад, а роженица уже с подругами празднует. Счастливый папаша тут же с дружками отмечает. Отель пятизвездочный, а не роддом… И, естественно, среди пациентов полно русских, которые обожают VIP-условия. Я говорю Антону: «Слушай, нас же тут все узнают. Ты представляешь, какой начнется дурдом?»

Антон: Один хороший знакомый-израильтянин сказал: «Ну что, насмотрелись на понты? А теперь давайте я вам покажу нормальную больницу, где рожают все израильтяне. Моя жена там двоих родила». И отправил нас в Иерусалим, в больницу Шаарей Цедек. Виктория: Там очень аскетично, зато все в цветах, по-домашнему. Нет даже телевизоров, потому что больница религиозная. В том смысле, что туда идут все верующие люди, не только иудеи. Это, пожалуй, единственное место в Иерусалиме, где ортодоксальные евреи встречаются с правоверными мусульманами. Потому что они ведь живут очень обособленно друг от друга. Бывает, что на одной улице — люди в шляпах, все в черном, с пейсами, а на соседней — в белом, в арафатках. И они друг к другу на улицу никогда не заходят. И только во дворе Шаарей Цедек можно увидеть небывалую картину, когда рядышком идут ортодоксальный еврей и араб. Когда я уже там лежала, обнаружила, что все мы – иудейки, мусульманки и я, православная, читаем на разных языках молитву на одну и туже тему, прося защиты для наших детей. Антон: Нам сразу очень понравилась эта больница. Кстати, она одна из старейших в Израиле, ее построили еще в 1902 году. Виктория: Осматривая больницу, я загадала: если встречу здесь хоть одного человека, который говорит по-русски, — все, тут и буду рожать! И тут же ко мне бросается русская медсестра: «Я вас знаю! Обожаю, как вы поете». Татьяна оказалась старшей медсестрой этой больницы. Я ей пообещала: «Если вы примете у меня роды, буду вам петь до конца жизни». Она рассмеялась: «Да вы что? У нас тут доктор есть замечательный, я вас сейчас к нему проведу. От Бога доктор — Владимир Плоткин». Вот так, снова совершенно случайно, и решилась наша судьба. Оказалось, что в этой больнице, кроме Татьяны, нас никто не знал. Даже доктор Плоткин, которого совсем маленьким привезли в Израиль.

ПОЖАРНАЯ ТРЕВОГА Обосновавшись в Израиле, я сначала думала взять машину напрокат, но это такая маленькая страна, что можно пешком ходить. А в Горненский монастырь в Иерусалиме, куда я ездила на службы, легко добраться на такси. До 15 июня я в монастыре находилась почти постоянно, даже ночевала там. Потом наступила невероятная жара, среди раскаленных камней находиться стало невыносимо, и я уехала. А недавно мне попалась книга о пребывании Богородицы в этих местах. Представляете, две тысячи лет назад там же, где я, жила беременная Мария и ровно в середине июня, с наступлением жары, ушла обратно в Назарет. Климат за две тысячи лет совсем не изменился! Но я все же продолжала приезжать в монастырь на службы. На 31-й неделе, прямо на литургии, у меня начались схватки. Монахиня, матушка Александра, вызвала такси, на котором я приехала в больницу. Оказалось, что преждевременные схватки начались из-за обезвоживания. До причастия я серьезно постилась, а этого в жару делать нельзя. Одна моя подруга, тоже приехавшая из России в Израиль, вообще родила в 28 недель, и именно из-за обезвоживания и жары. Когда опасность миновала, я стала гораздо осторожнее. И перебралась к морю — в апартаменты наших друзей, прямо на берегу. Свекровь сокрушалась: «Вика, почему ты там живешь? Почему не дома?» Я объясняла: «Мама, мне нужно ходить на море. А по такой жаре я далеко не дойду». Какая же это фантастика — спать под шум волн! На лифте я спускалась на пляж. Каждый день на закате, когда немного спадала жара, купалась и делала специальные упражнения в воде. Внешний мир меня не тревожил, пока не случилось ЧП. В тот вечер, за три недели до рождения Маши, я услышала, что в коридоре громко орут. Надо же, думаю, молодежь сегодня разгулялась. Что кричат — непонятно, на иврите же. Но тут в один момент все прекратилось, полная тишина! И запах непонятный, вроде как тряпки жгли. Я решила посмотреть, в чем дело, приоткрыла дверь — и меня буквально снесло дымом. Пожар! И тут у меня начинается паника. Шестой этаж… А я всегда пользовалась только лифтом и даже не знаю, где находится пожарная лестница. По мобильному я могу позвонить только в такси, маме или Антону. А окна моих апартаментов выходят на море, где в данный момент нет никого, и я не могу подать сигнал о помощи. Дальше помню отрывистыми картинками... Стою в лифте, и паника еще сильнее, потому что знаю, что при пожаре лифтом пользоваться нельзя. Ну ладно, думаю, лифт стеклянный, панорамный, если я тут сейчас буду умирать, то, наверное, спасатели увидят меня и разобьют стекло. Следующая картинка — я на площади. Она запружена народом, ощущение, что съехались все пожарные Израиля, все медицинские работники, все спасатели. Были еще какие-то люди, одетые как космонавты, у них в руках всякие странные приборы... Ведь горел огромный 15-этажный дом! А тут я: в одной руке у меня сумка с документами и иконами, в другой — телефон и компьютер. Как я их собрала – сама не помню! И тут я совершаю несусветную глупость — набираю Антону. Спрашивается, зачем звонить человеку, который сейчас в лесу под Можайском и мне ничем помочь не может? Антон: А у нас время близится к полуночи. Мы с осветителем Мишаней после съемок играем в настольный теннис, я проигрываю, но имею реальный шанс отыграться. И тут звонок. Жена в полнейшей истерике: «Антоша! Антоша! Тут пожар!» В экстремальных ситуациях я становлюсь невероятно расчетливым и трезвым. Говорю: «Ты где?» — «Я перед домом». — «Где ходят машины?» — «Да, рядом с дорогой». — «Иди!» — «Куда?» — «К машинам!» Слышу, топает… «Поднимай руку». — «Что?» — «Лови такси». — «Тут нету, все оцепили». — «Иди туда, где ходят машины». — «Я не могу, мне тяжело. У меня иконы и компьютер». — «Ничего, донесешь. Значит, так — ловишь машину, едешь к маме, по пути набираешь меня и получаешь дальнейшую инструкцию». Через несколько минут звонок: «Я в машине, все хорошо…» И только тут я осознаю, что в такой ситуации она звонит не маме, не в полицию, а мне — своему мужу… Виктория: После пожара свекровь меня уже никуда не отпустила. Так и сказала: «Убей меня, но больше я ни на шаг от тебя не отойду. Я за тебя перед Антоном в ответе».

ПЕРИОД ГНЕЗДОВАНИЯ Виктория: Знаете, у беременных бывает «период гнездования», когда примерно за месяц до родов они вдруг принимаются усиленно вить гнездо. Ты начинаешь, как ненормальная, бегать по всем магазинам, скупать какие-то пеленки, все трогать, все щупать, выбирать… А дней за десять до родов я объявила членам семьи – Антоновым дедушке, маме, сестре Асе: «Ребята, как хотите, но у нас в доме начинается ремонт. Вот это все мы выбрасываем и покупаем новую мебель. Сами пока перебираемся в библиотеку. Кстати, мы покупаем новую библиотеку». Антон: Да ты про фотообои вспомни! Виктория: Мы с Асей купили роскошные фотообои на стены – с русскими березами. Я утверждала, что ребенок должен поскорее увидеть родину. До сих пор эти фотообои стоят в рулонах, мы их даже не успели распечатать. Антон: Я должен был приехать к ним восьмого, но у меня съемки некоторых сцен перенеслись на ноябрь, и уже 5-го числа я прилетел в Израиль. Никого не предупредив, явился из аэропорта домой, дверь открыла мама — сразу слезы счастья. Спрашиваю, где Вика. Виктория: А Вика очередные полочки в магазине покупает. И тут звонит мама: «Викочка, дочечка, все бросай и приезжай». У меня сердце ушло в пятки, шок. К нам ведь перед этим Антошин дедушка приехал из Пензы, народный артист России Михаил Яковлевич Каплан, ему назначили серьезную операцию. Думаю: неужели дедуле плохо? Подъезжаю, смотрю: у подъезда Антон сидит на парапете. Еще подумала: надо бы у врача спросить про галлюцинации перед родами. Потому что он же со мной утром говорил, я знаю, что он в Болгарии и никак не может быть здесь.

Антон: Оставшиеся три дня я, покорившись необходимости гнездоваться, ходил с ней по магазинам, потакая любой прихоти, что вообще-то мне не свойственно. А 8-го числа объявил: «Все, меня не трогать. Завтра у меня роды! Тебе завтра лежать отдыхать, а мне волноваться!» Виктория: Я еле доходила до намеченного срока. В ночь на 9-е число у меня начались схватки — уже настоящие. Мы ехали на такси, и я все говорила водителю: «Только довези меня, только довези!». В 6 утра мы вошли в больницу, а в 6.55 родилась Маша. Антон: Вике сделали такую анестезию, что она осталась в сознании, но ниже груди ничего не чувствовала. И не видела из-за специальной шторки. Я тоже не видел, потому что сидел, скажем так, «со стороны Вики». Я специально не взял на роды ни фотоаппарата, ни видеокамеры — ничего. Я просто хотел по-настоящему пережить этот момент… Но медсестра Татьяна сказала: «Как, вы без фотоаппарата? Нельзя! Ишь, чего придумали! Тоже мне, фотографировать он не будет!» И нащелкала несколько снимков своим фотоаппаратом. За что мы ей теперь очень благодарны. Виктория: В роддоме Шаарей Цедек отцов допускают на роды, но в остальных помещениях, кроме родильного зала, оставаться на ночь им категорически запрещено. Это же религиозная больница, и если посторонний мужчина увидит чужую женщину ночью — ужас! Но Антон сразу сказал: «Я буду с ними круглосуточно» — и тогда его переодели в медбрата. Так он и ходил с Машей везде: в медицинском костюме, в шапке, в маске. Антон: А ночевал у Викиной кровати в кресле. Спасибо ее соседке по палате, молодой израильтянке, которая разрешила нам это. Благо ее и Викину кровати разделяла занавеска. Виктория: Маша выделялась там среди остальных новорожденных. Она же мастью в меня – я тоже родилась с васильковыми глазами, кожа белая. Ни на арабских, ни на иудейских детей не похожа. Там ведь все рождаются сразу с носами и с черными довольно длинными волосами. И, что самое интересное, люди подходили ко мне и говорили: «Боже, какая девочка! Какие синие глаза! Вот именно такими и должны быть настоящие, породистые иудеи!»

Антон: На третий день Вика запросилась домой. Доктор сказал: «Хорошо, отпущу, но обещай мне, что будешь лежать. Хотя я и прошил тебе шов семью слоями, лучше не рисковать». Вика конечно же пообещала, но даже до дома не доехала. Мы с Машей поднялись в квартиру, а наша мама понеслась в магазин за ванночкой. Начала таскать пакеты, и, естественно, организм не выдержал… Виктория: С 20 сентября начинался наш гастрольный тур по Израилю. И за день до первого концерта у меня разошелся шов. Я побежала в соседнюю поликлинику: «Девочки, сделайте что­-нибудь!» Сказали — зашивать нельзя. «Ну, тогда заклейте!» Заклеили, но что удивительно, после первого же концерта шов затянулся. Сцена лечит, я снова в этом убедилась. Антон: Очень много людей звонили организаторам и говорили: «Нет, мы, конечно, придем и на одного Макарского, но зачем вы обманываете?! Мы же знаем, что Вики не будет, она только что родила». Вику встречали овациями, подарки не вмещались в машины. Но лучший подарок Вика сделала мне — она начала кормить Машу грудью, и ей пришлось на восемь сантиметров расшивать концертные платья в области груди. Виктория: Только вот через месяц молоко у меня пропало. Как же я рыдала... Маша родилась маленькая, 2 килограмма 972 грамма, и у нее начал падать сахар. Доктор сказала, что мы должны ее активно кормить. Пришлось давать смеси, и тогда она совсем бросила грудь…

ЕВРЕЙСКИЙ МАМ Антон: С появлением Маши у нас исчезло понятие дня и ночи. Когда дочка спит — у нас ночь, она проснулась — значит, день наступил, независимо от того, темно за окнами или светло. Не могу сказать, что Маша стала главой семьи, но все внимание сосредоточено только на ней. Виктория: Особенно у Антона. Он вообще первые 40 дней ее с рук не спускал, пока не уехал на съемки! А мне давал дочку только на кормление. Сначала говорил, что мне же надо восстановиться после операции, потом появилась другая отмазка: «Ну я же скоро уеду на съемки, и ребенок все время будет с тобой». Съемки перенесли, а ребенка мне все равно не отдавали. Я звонила своей маме в Минск, жаловалась: «Мам, ну почему он мне Машу не отдает?» Мудрая теща, которая обожает Антона, сказала только одно: «Не спугни, Вика, свое счастье, пусть Антон возится! Ты даже не представляешь, как бывает у других: отцы все время на работе, а детей начинают замечать, только когда те подрастают. А все эти ползунки, горшки, ночные крики, бессонные ночи достаются женщинам». Антон: Я сразу поставил всех в известность, что я — еврейский мам и дочке лучше со мной. Виктория: Это кошмар! Мы приходим в магазин выбирать соску, и Антон лично пробует все варианты. Прямо-таки все соски в магазине пересасывает! Антон: Причем втихаря. Виктория: Говорит: «Эта не годится, эта тоже не годится. А вот эта достаточно трудно тянется, ее берем». Антон: Нужно же, чтобы Маша работала, чтоб ей не просто так молоко давалось.

Виктория: Единственное спасение для нашей семьи — срочно родить сына. Это, конечно, замечательно, что Маша столько времени проводит с папой, но я же вижу, в каких спартанских условиях он ее воспитывает. Такую маленькую уже заставляет отжиматься и подтягиваться. Ему срочно нужен мальчик, чтобы переключить внимание, а мне хочется, чтобы Маша росла как девочка. Антон: Я даю ей только полезные нагрузки. Она ест в строго определенное время, делает зарядку для младенцев — все по режиму. Я же знаю: без меня все идут у Маши на поводу. Конечно, ей удобнее спать не на жесткой поверхности, а на подушках или на мягкой маме, а еще лучше на бабушке, которая часами сидит неподвижно, боясь пошевелиться, хотя у нее тем временем все затекает. Но нужно, чтобы у ребенка правильно формировался позвоночник! При этом я понимаю, что связь мамы с ребенком ничем не заменить. Когда Маша прижимается к маме и слышит ее сердце, которое билось рядом девять месяцев, она мгновенно успокаивается.

Виктория: Я помню, когда в роддоме Антоша поднес мне Машу поцеловать, меня накрыло первой волной любви. Как только отошла от наркоза, стала звонить своей маме: «Скажи, мам, а ты меня так же любишь, как я Машу? А почему ты мне никогда об этом не говорила?» Я как сумасшедшая звонила своим друзьям, у которых есть дети, и спрашивала, почему никто не рассказывал мне, что существует на свете ТАКАЯ любовь. Для меня очень многое изменилось с появлением Маши, я поняла, что мир никогда не погибнет, пока есть в мире мамы, которые любят детей. Вот идет старичок больной, а я сейчас понимаю, что его мама давно умерла, но она смотрит за ним с неба и молится за него. Я взяла Машу на руки и сказала ей: «Машенька, ничего никогда не бойся, потому что, даже если со мной что-то случится, я не оставлю тебя. Если я умру, я все равно буду любить тебя, потому что любовь бессмертна». Я, конечно, свою маму замучила этими разговорами. Антон: Одно дело размышлять в теории о том, как можно любить своего ребенка, и совсем иное дело — испытать это на практике. Я понял, что любовь — абсолютно жертвенное чувство, и чем больше ты делаешь для человека, тем сильнее его любишь… Казалось бы, мы с Викой — люди, у которых есть любовь, в чьих семьях всегда была любовь, но сейчас мы с ней перешли на новый уровень взаимоотношений, познали какой-то новый уровень в любви. А сколько их еще? И если земное человеческое чувство имеет фантастическое свойство нас менять и делать намного лучше, то что же такое божественная любовь, из-за которой люди бросают все мирское? Не знаю, у меня пока нет ответа…

СВАДЬБА БУДЕТ Виктория: Нам уже приходится иногда оставлять Машу с бабушкой. Например, каждый год в ноябре, перед Антошиным днем рождения, в Московском международном Доме музыки у нас проходит «Живой концерт», уже проданы все билеты. Через три дня нам предложили провести на этой же площадке концерт «на бис». Мы очень любим это мероприятие, на него приезжают наши зрители со всего мира. Но Машу мы пока не можем брать с собой в далекие поездки. Ей сначала нужно сделать прививки. Антон: Ездили мы тут с Викой на концерт в Подольск. Сходим с трапа самолета, вдыхаем первый глоток родного воздуха и говорим одновременно — Вика: «Ой, какой смог», а я: «Какой воздух свежий, холодный!» И очень грустно стало, что через несколько часов обратно ехать, в эту жару, в эту влажность… Да, замечательный климат в Израиле, но совершенно не родной! И дочь моя должна расти русской девочкой, а не израильтянкой. Но пока пусть еще немного поживет в Израиле. Вот как только у меня начнутся продолжительные съемки, то переедем — потому что семья должна быть со мной. Без вариантов! Вот разве что Вика, может быть, снова забеременеет, о чем мы мечтаем… Виктория: Нам очень нужен второй ребенок, у нас ведь есть обязательство перед дедушкой. (Смеются.) Мы ему обещали, что устроим свою третью по счету свадьбу — самую настоящую, русскую. Ведь в первый раз мы венчались, потом расписывались в загсе, а свадьбы в смысле пира на весь мир, с песней про «обручальное кольцо, не простое украшенье», столами буквой «П», белой фатой и салатом оливье у нас еще не было. И чтобы гости устроили пьяную драку (друзья уже тянули жребий, кто будет в ней участвовать), и чтобы невеста была на 9-м месяце беременности! Но на этот раз не вышло. Дедушка заболел, нужно было его лечить. И мы сказали ему: «Не расстраивайся, мы не оставили идею «классической» свадьбы, просто перенесли. Требуется только забеременеть во второй раз и дождаться 9-го месяца»… Антон: Кстати, дедушка после операции помолодел, румянец на лице, занимается гимнастикой, бегает на пляж, таскает Машину коляску, когда я не могу... Если вы на него посмотрите, ни за что не догадаетесь, что ему 80 лет!

Виктория: Михаила Яковлевича оперировали в тот самый момент, когда на свет появилась Маша. Так что можно сказать, что 9 сентября жизнь была подарена сразу двум членам нашей семьи… Антон: Дедушка считает, что Маша очень похожа на него в детстве. Но ушки и улыбка у нее бабушкины. Синие глаза — от Викиного папы. Брови, глаза и лоб Викины. А мимика моя. Когда я сержусь на Вику — непроизвольно поднимаю брови, и Вика, чтобы перевести все в шутку, часто говорит: «Антоша, бровки опусти, пожалуйста». Виктория: А теперь рождается Маша, и первое, что она делает — поднимает брови. И Антоха говорит: «А вот теперь попробуй-ка не полюби это выражение лица!» Тель-Авив