Вот начнешь с термина «молодежный кинематограф» — и сразу у солидного читателя «Русского пионера» блевотный рефлекс. Понимаю. Меня такого рода чувства посетили, когда я был представлен в «Маяке» сенсации прошлого киносезона Валерии Хайль Германике. Ее фильм «Все умрут, а я останусь» отхватил гран-при в каннской программе «Молодой взгляд», в Канне же получил спецупоминание (это тоже приз) «Золотой камеры», плюс пран-при мюнхенского «Киновзгляда», плюс поделенный ее актрисами на троих (что символично) приз за главную женскую роль в Брюсселе. Короче, Германика юбер аллес. К тому же она возглавила жюри «Киношока», которое под ее руководством отдало первый приз — а кто бы сомневался — фильму про человека-собаку Олега Кулика.

То есть как бы можно себе представить такую начинающую Ренату Литвинову, но без халы на голове. Фиг! Там что-то такое в перьях на бюсте, юбке из тюлевой занавески на попе, кружевных колготках, наглая морда, мат-перемат, и вообще 23 года от роду. Жесть. Собственно, лицезреть звезду во всей красе посчастливилось рафинированным гостям декабрьской вечеринки проекта «Сноб» в новом клубе Жени Митты — это который снял про человека-собаку — «Луч». Вопросы, скажем так, были. Но я-то к тому времени Валерию Хайль Германику повидал достаточно — как-то она мне вдруг стала кругом попадаться. Слава богу, пока не в светской хронике «Коммерсанта», но в «Мосте», «Маяке», в том же «Луче», в «Высоцком» и даже, прости господи, в «Петровиче». Собственно, оттуда мы, хоть и разными путями, попали на вечеринку «Сноба». Вернемся к блевотному рефлексу. Из «Петровича» я приехал старым больным человеком, героиня мой колонки тут не причем. Там, на 13-летии знаменитого интеллигентского клуба, я встретился со своей молодостью. Туда ведь на годовщины кто ходит? Кумиры прогрессивной публики пятнадцатилетней давности. И вот они под водку-селедку и под хиты 80-х со всей дури делают вид, что время над ними не властно. Что они молоды, блин, душою. В общем, вхожу — в предбаннике стоит Серега Цигаль, художник-кулинар. Постарел, конечно, после смерти жены Любы Полищук, но по закрученным усам узнать можно. Обнялись, всплакнули о былом. И тут какой-то старый пень меня дергает: — Ты чего, на хрен, не здороваешься? Смотрю, мама дорогая, это ж Игорь Иртеньев, искрометный поэт перестройки. В жизни бы не узнал: прям деда. Ну и началось. На сцене светлой памяти панк-рокер Серега Рыженко наяривает под минусовку на скрипочке голимые романсы с цыганочками — репертуар, который как раз лет тринадцать у него и не менялся. Перед ним крутит несвежей оголенной спиной бесстрашная публицистка горбачевского призыва. Андрюша Бильжо на правах хозяина банкета накидался и обнимается с себе подобными, как ветеран на 9 Мая. Бывшие коллеги бросают мне в объятья, как сенсацию, своих старых в обоих смыслах жен, а те лезут целоваться в губы и задорно тянут на белый танец. И вся эта геронтология, задирая бархатные юбки и тряся патлами вокруг потных лысин, бьется в падучей танца, который они считают рок-н-роллом. Как будто со школьной дискотеки выгнали школьников и отдали ее на разграбление завучам. Хотя какие завучи — дружки мои родные. Поколение. Не видал их лет пять и горя не знал. Короче говоря, когда началась массовая летка-енка, я позорно бежал, не осмелившись отразиться в гардеробном зеркале. На нашем фоне даже Валерия Хайль Германика смотрелась пусть и жестяным, но лучом света в потном царстве.

Вот по дороге из «Петровича» на снобскую вечерину мне, грешным делом, и пришла в голову мысль, что надо бы ее фильм засмотреть. Ну, заманчивым показалось название — «Все умрут, а я останусь». Потом, я из прессы знал, что там страсти кипят как раз вокруг школьной дискотеки. Наконец, хотелось взглянуть на что-то более омерзительное, чем мое поколение. Так оно и получилось. Не сразу, конечно, а через «Маяк», часа в три ночи мы в довольно представительном составе — например, интернет-гуру Антон Носик (ник dolboeb) с супругой — приехали ко мне домой на квартирный просмотр судьбоносного фильма. По дороге, конечно, пришлось его купить в круглосуточном магазине «Федерация», причем Хайль Германика выпросила помимо диска еще и ластик в виде свинки, блокнотик с аппликациями и школьную линейку нетривиального дизайна. Дома пришлось разбудить сынишку, 24-летнего лауреата ТЭФИ, чтобы придать просмотру молодежную легитимность. До кучи я еще декантировал бутылку Sassicaia 1999 — абсолютно для понта, поскольку выпили из нее грамм сто, а мы с сыном, как известно, пьем только бурбон. И представление началось. Посмотреть действительно было на что. Гадость. Три писюхи из предпоследнего класса со страшной силой рвутся на дискотеку, по ходу дела совершая зловещее предательство одной из их троицы. Но кончается все хорошо: одна нажралась на школьном дворе какой-то дряни, другую трахнул вожделенный обсос в школьном подвале, а третья выступила перед родителями с поколенческим манифестом: «Родители! Идите на х...! И в п…ду». Просмотр прошел на одном дыхании. Причем мы, взрослые, были просто нокаутированы. Зато мой сын, лауреат ТЭФИ, — не зря я его разбудил — проявил взвешенный критический подход. Он, например, сказал, что портвейн подростки пьют неправильно. Нежизненно. «Три топора» по 37 рублей за пузырь глотками, как в фильме, пить нельзя — стошнит. Надо пить залпом. А закусывать (в фильме не закусывают, а это тоже неправильно, потому что стошнит) надо конфеткой «Бон Пари». Она, во-первых, дешевая, а во-вторых, многоразовая — пососал чуток и выплюнул в руку. Причем, выплюнуть надо как можно быстрее, иначе стошнит. Далее он же пресек мою идею показать кино дочке Варе, когда она приедет на каникулы из Англии: — Это вы тут охаете-ахаете, а она маленькая. Посмотрит и скажет: «Вот это и есть жизнь». Надо ли говорить, что расходились мы усталые, но довольные. Правда, меня как колумниста «Русского пионера» не оставляло чувство легкого неудовлетворения. Для завершенности сбора фактуры не хватало хоть одного, но серьезного разговора с режиссером о чем-то вечном. О конфликте, скажем, поколений. Поясню. Каннскую премию Валерии Хайль Германике вручал сам Деннис Хоппер, который со своим «Беспечным ездоком» стал кумиром поколения 70-х. А поколению ХХI века этот идеал… ну, не по плечу. Налицо ведь конфликт поколений?

А интервью у нее брать тоже неизвестно как. Во-первых, я разучился. Во-вторых, маразм какой-то: шеф-редактор ИД «Коммерсантъ» берет интервью у 23-летней мартышки. Помогла чисто случайная встреча в «Маяке». Я тряхнул стариной, взял салфетку и задал выстраданный вопрос про Денниса Хоппера. И вот что ответила мне Хайль Германика: — Выглядит он — за...бись. Андрей Васильев. "Русский пионер" №7