Как к вам лучше обращаться — Дуня или Авдотья? Дуня, конечно! Представляю, как нелегко вам было расти. Вокруг одни Маши, Лены, Наташи, и вдруг — Дуня. Вам было обидно? Я очень переживала в детстве. Сначала я хотела быть Джульеттой. Но не потому, что я была такая образованная девушка, а потому, что у соседей по даче жила собака, которую так звали. Потом я хотела быть Глэдис. В юности я уже стала получать удовольствие от своего имени. Но реагировали на него всегда неадекватно. И я часто представлялась Кристиной или Анжелой. Потому что вот на эти имена русский человек реагирует нормально. А на старое русское имя Дуня… А какой была самая неадекватная реакция? 1987 год, как сейчас помню, открытие 17-й молодежной выставки в Доме художника на Кузнецком Мосту. Ко мне подошел человек — как потом выяснилось, фотограф Валерий Черкашин, сейчас он известный фотохудожник — и сказал: «Девушка, я хотел бы вас сфотографировать». Я говорю: «Ну хорошо». Он: «А как вас зовут?» — «Меня зовут Дуня». На что Валера спросил: «А че так?» Вот тут я не нашлась что ответить. А в какой момент вы начали получать удовольствие от своего имени? Когда поняла, что мне кличка не нужна. В школе у всех были прозвища, а у меня нет. У меня имя как прозвище. Вообще, судя по всему, вы такая не очень улыбчивая, сдержанная. Я?! Да. Вы что! Больше всего на свете я люблю хохотать. То есть то, что происходит на экране в «Школе злословия», — это имидж? Там вы холодная, с непроницаемым взглядом. Нет, ну, мы же роли определенные играем. А в жизни мы с Татьяной (Татьяна Толстая — соведущая Авдотьи Смирновой в программе «Школа злословия». — Прим. ОК!) обе любим хохотать и очень часто это делаем. Вы дружите? Конечно! Задолго до программы и помимо нее. А вы похожи? Или все-таки у вас разные характеры? Разные, конечно. Татьяна сильнее меня, умнее, крупнее. Как личность. Просто она… Она большой писатель.

А мне ну совсем не кажется, что вы слабая девушка! Я не слабая. Но понимаете в чем дело, меня нынешнюю во многом сформировала Татьяна. Она научила меня быть свободной. Я за 12 лет нашей дружбы стала гораздо более свободным человеком, чем была. А в чем вы были несвободной? Я зависела от чужого мнения, хотела, чтобы меня все любили. Я страшно страдала от нападок и критики. Была зависима. К вопросу о свободе. Я прочел одну вашу фразу: «Я не очень люблю свою юность, в смысле себя в своей юности». Что вы имели в виду? Вы знаете, у меня была удивительная юность. И невероятно счастливая. Во-первых, она пришлась на перестройку. Я окончила школу в 1986 году, и как раз все началось. Во-вторых, меня вот прямо с этого момента жизнь начала сталкивать с замечательными, выдающимися людьми. Тогда почему «не люблю юность»? В чем был минус? Во мне самой. В юности я, по-моему, была существом ужасным. Вот как? Интересно. Я была амбициозна без малейшего на то права. Я была жестока. Я ради красного словца не жалела ни мать, ни отца. Я была беспринципной. Причиняла боль людям. По-моему, я была очень противная. И мне за себя стыдно. Мало того, я вспоминаю себя тогдашнюю как чужого, чуждого мне человека. И люди, которые общаются со мной с тех пор, вызывают у меня изумление. А если поконкретнее, что «чужая» Смирнова сделали такого ужасного? Я говорила какие-то гадости людям, резко шутила. Я заводила романы с чужими мужьями. В общем, делала массу всего отвратительного. Вы делали все это назло, из чувства протеста? Вы знаете, легко оправдаться фразой: «Я хотел, чтобы меня любили». Все хотят. Дура была, если называть вещи своими именами.

Что вас изменило? Возраст, раздумья и встречи с правильными людьми. Замужество, естественно, и рождение ребенка. Вы ведь рано вышли замуж? Да, я вышла замуж в двадцать лет, в двадцать один родила сына. И с мужем, уже бывшим, Аркадием Ипполитовым, я до сих пор очень дружу, он близкий, дорогой мне человек. На меня в жизни повлияло несколько людей. Это, безусловно, Аркадий. Это наш с ним ближайший друг Александр Тимофеевский. Это мой отец, это Таня Толстая. И моя подруга Ира Меглинская, она владелица «Галереи Меглинской» на «Винзаводе», такая мама русской фотографии. Сколько вы прожили в браке с Ипполитовым? Шесть лет. И что именно муж помог вам понять? Вы знаете, он в свое время очень смешно пошутил. Когда мы шли знакомиться с моим отцом — а мы были страшно бедные в молодости, весь наш брак прошел в коммунальной квартире, — Аркаша мне говорит: «Если твой отец спросит меня, что вы можете дать моей дочери, я ему скажу: только одно — образование». А я действительно была серая, как штаны пожарного. То есть Рубенса от Рембрандта не в состоянии была отличить. Вообще, Аркадий научил меня читать, думать. Он говорил: ты же не читаешь, ты водишь по страницам глазами-пуговками. Я слушаю вас и не понимаю. Вы родились в интеллигентнейшей семье. Мама — актриса, отец, Андрей Смирнов, — актер и режиссер, дед — знаменитый писатель. Как же вы могли быть «серой»? Нет, я, конечно, читала Пруста с 15 лет, но не умела думать по-настоящему. Я была девушка вроде как блистательная, но страшная показушница. Могла рассуждать о Тарковском, не зная ни одной его картины. Это тоже своего рода талант! Ну, это довольно свинский талант. И в этом смысле Аркаша с Шурой Тимофеевским меня перевоспитали сильно. Они открыли для меня целый мир. Я не знала совсем живописи. А теперь я знаю ее и люблю. Я не понимала оперу, которая сейчас для меня одно из главных наслаждений в жизни. А материнство вы сразу осознали? Нет. Я считаю, что раннее детство сына я упустила. Но! В этом тоже есть преимущества. Родив ребенка в юности, ты в довольно ранней зрелости получаешь уже взрослого сына. А в моем случае еще и отличного товарища. Я сама очень дружу с отцом. И я мечтала, чтобы у меня так же сложилось и с сыном. Знаете, мне не удалось встретить мужчину, которого хотелось встретить. Но мне удалось такого мужчину воспитать.

Что же такого в вашем сыне, чего нет в мужчинах, которых вы встречали? Он надежный. В трудных ситуациях он вел себя блестяще, на мой взгляд. И при этом он веселый, остроумный. Знаете, мне всегда хотелось, чтобы мужчина смотрел на меня со смесью восхищения и снисходительности. Отец когда-то сказал мне: ты знаешь, твое женское очарование в сочетании недюжинного ума и фантастического идиотизма. Но вы ведь еще молодая женщина. Есть все шансы встретить достойного мужчину. Нет, Вадим. Почему? Ну, у меня случаются романы. Но, во-первых, я абсолютно не верю в брак, он мне не нужен. И с тех пор как я живу вне брака, я стала лучше как человек. Свободнее. Я примирилась с собой, узнала себя. Для того чтобы идти на компромиссы, а совместная жизнь — это бесконечная цепь компромиссов, нужна такая сила чувств, которой, как мне кажется, в нашем возрасте уже не бывает. Ну хорошо. Сын уже взрослый, ему скоро исполнится двадцать один год. Он может последовать примеру мамочки и рано женится. И вы превратитесь уже в бабу Дуню. А я к этому готова. Ревновать не будете сына к невестке? Да нет, что вы! Мне просто очень хочется, чтобы содержательная девица попалась. А уж общий язык я как-нибудь найду. Данила знакомит вас со своими подругами? Да. У него есть подружка — которая не девушка, а именно подружка. Даже две: одна в институте, а другая просто в компании. И обе мне страшно нравятся. Очень жаль, что он с ними только дружит. А девицы, которые рядом с ним появляются, они все красавицы первостатейные. Но ведь он и сам фактурный парень, яркий. Да, но вот интересных красавиц рядом с ним я что-то пока не видела. Всё впереди. Дуня, удивительный факт. Вы настолько разносторонний человек, а высшего образования так и не получили. Немножко на филфаке поучились, немножко на моем родном театроведческом факультете в ГИТИСе. С чем это связано? С тем, что я очень торопилась жить. Мне казалось, что это все не то. На самом деле, чтобы человек по-настоящему учился, нужно одно: чтобы был мастер, преподаватель, в которого ты влюблен. Мне такой не встретился.

Это правда, что отец запретил вам поступать во ВГИК? Да, чистая правда. Отец не хотел для меня инерционного выбора. Мало того, он запретил поступать туда последовательно всем трем дочерям. А потом и брату, когда тот тоже собрался во ВГИК. Но мы всегда знали, что у нас растет Джон-мщу-за-всех и что сейчас он папе покажет. И потом, кроме Лешки взбунтовались все три дочери. Вот буквально поднялись и сказали: папа, позволь хотя бы одному своему ребенку учиться там, где ему хочется. А вы на какой факультет собирались? Я на сценарный хотела. Папаша сказал: пойдешь во ВГИК — забудь дорогу домой. Вот так категорично? Почему же вы тогда пошли у него на поводу, вы что, настолько управляемая? А потому что я на самом деле очень послушная. Вот при всей моей независимости, бунтарстве я живу с мыслью, что, вообще-то, есть люди умнее меня и к ним стоило бы прислушиваться. И к таким людям я отношу своего почтенного папашу. Поэтому, когда папа мне объяснил, что ВГИК — это не образование, что там ничему не учат, я поверила. Если твоя дорога ведет в кино, ты в любом случае туда придешь. Да вы фаталистка! А какая дорога привела вас в мир кино? Сначала меня пригласил Сергей Александрович Соловьев — работать у него редактором. Причем папаша с ним после этого год не разговаривал. Потом я переехала в Питер и начала работать с Алешей Учителем. Мы с ним сделали две документальные картины. Я вошла в мир кино совершенно через другие ворота и сейчас я отцу скорее благодарна за то, что он не пустил меня во ВГИК. В профессиональной среде все знают, что в кино я попала сама. Не благодаря отцу, а вопреки ему.

Как же случился переход из документального кино в игровое? Это тоже произошло благодаря Алексею Учителю? Да. Мы хотели снять документальную картину о великой балерине Ольге Спесивцевой. Пока мы запускались, она умерла.

"Мания Жизели" И вы предложили Алексею снять художественный фильм о Спесивцевой. Мы вместе решили на самом деле. Но это была абсолютная авантюра. Он никогда не снимал игровое кино, я никогда не писала сценарии для игровых фильмов. Это был такой совместный прыжок в воду. А когда вы начали снимать самостоятельно как режиссер, это тоже была авантюра? Сценарий фильма «Связь» я писала для Учителя. А он сказал: давай-ка мы тебя запустим с дебютом. Я, вообще-то, не хотела. Но потом я поняла, что это было не нежелание, а страх. Я очень боялась.

"Связь" Боялись чего? Ответственности. Того, что я резко изменю свою жизнь. Но потом я поняла, что, когда судьба бросает тебе такого рода вызов, надо его принимать. А кроме того, мне страшно хотелось поработать с артистами — это то, что меня манит в этой работе сильнее всего. Поразительная вещь. Первый свой фильм, «Связь», вы сняли по совету Учителя, сценарий фильма «Два дня» писали для режиссера Сергея Урсуляка, но в силу обстоятельств он занялся другим проектом, и кино сделали вы. Почему Дуня Смирнова не может написать что-то специально для Дуни Смирновой? У меня написан сценарий для Дуни Смирновой. Он лежит уже два с половиной года. Так в чем же дело? В деньгах. Это кино стоит под три миллиона. А зрительский потенциал у него не очень-то. Пока из трех картин, которые я сделала, только одна была снята по моей инициативе — это «Отцы и дети». Вы так любите Тургенева? Я очень люблю эту книгу и считаю, что у нее очень несчастливая судьба в России. «Отцы и дети» были поняты как политический роман, а на самом деле это роман антиполитический. Эта книга про то, что люди с так называемыми принципами терпят фиаско. А награду получают те, кто живет чувствами, самой жизнью, а не идеями. Понимаете, мне хотелось снять кино одновременно про русскую литературу, русский дворянский мир и про последние лучи того солнечного дня, который назывался русским XIX веком. Про то, что я сама очень люблю. Я вообще больше всего на свете люблю русскую классическую литературу. Еще я люблю есть, спать, выпивать, смотреть кино и сны. Я высококвалифицированный сновидец. Мне каждую ночь показывают столько всего интересного! А у вас бывают депрессии? Когда хочется кричать от отчаяния. «Депрессия» и «кричать от отчаяния» — это, могу вам сказать как опытный депрессант, два совершенно разных состояния. В депрессии не кричат. В депрессии… Совершенно все равно, жить или умереть. У меня было две депрессии, я принимала таблетки, я их пропагандирую. И вообще я считаю, что если начать принудительно давать населению антидепрессанты, то через год мы будем жить в другой стране. Что может служить поводом для депрессии у такого сильного, опытного человека, как вы? Нет такого слова — повод. Первая депрессия у меня случилась на подходе к сорока годам, когда появилось ощущение, что ты прошел половину, а дальше — только спуск с горы и никакого подъема. А вторая депрессия была связана с конкретным несчастьем, со мной случившимся.