Разводились боги и люди, духи и литературные герои.

Развелся египетский бог земли Геб с богиней неба Нут.

Разводился, ссылая жен в монастырь, Иван Грозный.

Хотел развестись с Анной Карениной ее муж Алексей Александрович Каренин.

Рассказываем о том, как относились в такому явлению у нас на родине: начиная от истории Древней Руси и заканчивая современной Россией XX-го века.

Как именно разводились на Руси до ее крещения, сегодня доподлинно неизвестно. Известно только, что разводились, причем, судя по всему, достаточно активно — даже христианство не смогло положить этому конец и вынуждено было с этим как-то сообразовываться.

Начиная с одиннадцатого века руководство семейными делами на Руси было передано Церкви.

«Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных», изданный на рубеже тысячелетий, передает в ведение церковного суда многочисленные категории дел, в том числе о ведовстве и еретичестве, незаконных связях и изнасилованиях.

Как именно должен был пастырь мирить или разводить поссорившихся супругов, князь Владимир умалчивает.

Но об этом более подробно говорится в первом письменном своде законов — «Уставе князя Ярослава о церковных судах», который был издан в середине одиннадцатого века и расширен преемниками князя.

За самовольный развод с женой «Устав» предлагал карать мужа рублем или гривной, причем сумма менялась в зависимости от социального статуса супругов.

Интересно, что сумма, которую получала жена «за сором», совпадала с суммой, которую получал митрополит, хотя он «сорому» и не терпел.

А вот за развод по взаимному согласию штрафовали по-разному, в зависимости от того, был ли брак венчанным.

Развод невенчанных супругов стоил шесть гривен, венчанных — двенадцать. Впрочем, в те годы простой народ на Руси в основном жил в невенчанных браках — Церковь этому не препятствовала и такие браки признавала.

«Устав Ярослава» запрещал разводиться с женой, которую поразил «лихой недуг», слепота или «долгая болезнь».

С больным мужем тоже нельзя было разводиться.

Не рекомендовалось также разводиться с женами, которые были изобличены в чародействе, волшбе и изготовлении зелий, — таковых жен мужьям надлежало воспитывать.

Побои, наносимые мужу женой, не рассматривались как причина для развода.

«Устав» предусматривал и законные причины для развода — все они были связаны с провинностями жены.

Так, мужу следовало бросить жену, которая, узнав о готовящемся покушении на князя, не сообщила об этом своему супругу.

В числе прочих причин были доказанное прелюбодеяние, покушение на убийство мужа или недонесение о готовящемся на него покушении, а также воровство у мужа.

У жен, живших по «Уставу», не было права не только на игрища, но и на развод.

Значительно либеральнее подходили к этому вопросу новгородцы: они разрешали женщинам разводиться с мужьями-импотентами.

Кроме того, если муж «начнет красть одежду жены или пропивать», развод новгородцами не поощрялся, но допускался: обворованная жена могла купить себе свободу ценой трехлетней епитимьи.

И наконец, та же епитимья разрешала проблему, «если будет очень худо, так, что муж не сможет жить с женой или жена с мужем».

У жен, живших по «Уставу князя Ярослава», не было права на развод

Иногда мужья отсылали жен под самыми неожиданными предлогами.

Так, в середине четырнадцатого века великий князь Владимирский и Московский Симеон Гордый развелся, уверяя, что жену «испортили» на свадьбе и ночью она кажется ему мертвецом.

Впрочем, второй муж Евпраксии, фоминский князь Федор, ничего подобного за женой не заметил и благополучно родил с ней четырех сыновей.

Документы пятнадцатого века свидетельствуют, что развод разрешался, «аще муж не лазитъ на жену свою без совета» и «аще муж на целомудрие своей жены коромолит» — то есть клевещет.

При этом, если в семье были дети, муж должен был оставить им и жене все свое имущество.

Документы XV века свидетельствуют о том, что развод разрешался

Если говорить о формальностях, то развод, при котором один из супругов постригался в монастырь, обычно сопровождался заключением специального документа — «разводной записи», в котором супруги расписывались в своем взаимном согласии.

Впрочем, уделом разведенной жены в семнадцатом веке не обязательно становился монастырь.

В начале восемнадцатого века петровские реформы, всколыхнувшие самые основы государства, не обошли и семейное законодательство. С этого времени процедура развода усложняется, через некоторое время развод по взаимному согласию попадает под запрет. Правда, у жен теперь была вполне реальная возможность избавиться от мужа, обвинив его в жестоком обращении, но это вело не к разводу, а только к разлучению супругов. Отделаться от первого мужа таким способом было возможно, а вот обзавестись вторым — нет.

С начала XVIII в. развод по взаимному согласию попал под запрет

Новшеством стало провозглашенное указом Петра I прекращение брака с лицами, осужденными на вечные каторжные работы.

Петр весьма логично обосновал свое постановление: ссылка приравнивалась к гражданской смерти, поэтому ссыльный становился «подобно якобы умрет», а значит, и супруг его автоматически приравнивался ко вдовцу или вдовице. 

Неспособность одного из супругов к брачному сожительству признавалась уважительной причиной для развода, но ее приходилось долго доказывать. 

Основной причиной, по которой Церковь в синодальный период (с 1700 по 1917 год) допускала развод, было прелюбодеяние, причем не только жены, но и мужа (раньше муж отделывался епитимьей).

Практическая невозможность разойтись по любой другой причине, кроме прелюбодеяния, толкала супругов на необходимость выслеживать друг друга и поливать грязью.

Невозможность получить законный развод привела к тому, что в восемнадцатом веке среди низших слоев населения получили распространение так называемые «разводные письма», которые не имели юридической силы, но все же придавали фактическому разрыву супругов какую-то видимость приличия в глазах окружающих.

Супруги подписывали эти письма друг для друга, после чего порой вступали в новый «брак», который не признавался ни законом, ни Церковью, но иногда признавался друзьями и родственниками.

Это было продолжением традиции, идущей еще со времен Ярослава.

Нередко случалось, что такие письма, вопреки указам Синода, оформляли для своих прихожан сами священники.

В 1730 году Синод издал указ, в котором осудил эту практику и пригрозил нарушителям «тяжким штрафом и лишением священства».

По переписи 1897 года, на 1000 женатых мужчин приходился 1 разведенный

Число разводов постепенно росло, однако вплоть до революции 1917 года оставалось ничтожным по сравнению с общим количеством браков.

На страну с многомиллионным населением в 1840 году приходилось 198 разводов, в 1880 — 920, а в 1890 — 942.

Согласно данным переписи 1897 года, на 1000 женатых мужчин приходился один разведенный, а на тысячу замужних женщин — две разведенные, хотя фактически распавшихся семей было во много раз больше.

По законодательству того времени для развода в православной семье требовалась одна из следующих причин:

Доказанное прелюбодеяние.

Двоеженство (двоемужество).

Наличие добрачной болезни, препятствующей супружеским отношениям.

Длительное безвестное отсутствие супруга (более 5 лет).

Осуждение за тяжкое преступление, включающее ссылку или лишение прав состояния.

Монашество (только при отсутствии малолетних детей).

Следует отметить, что после развода виновная сторона чаще всего не имела права вступать в новый брак.

Согласно переписи населения 1897 года, на 1000 мужчин приходился 1 разведённый, на 1000 женщин — 2 разведённые.

До 1917 года ситуация существенно не менялась.

Российская православная церковь значительно расширила права супругов на развод практически одновременно с советской властью (на соборе 1917—1918 годов).

Духовенство всячески противодействовало разводу, что было неоднократно отображено в литературе (классические примеры — «Анна Каренина» и «Живой труп» Л. Н. Толстого), хотя при помощи влияния, адвокатов и коррупции этого можно было добиться (например, случаи С. Ю. Витте и брата последнего царя Михаила Александровича, женатых на разведённых женщинах).

Современники Льва Николаевича Толстого ругали его роман "Анна Каренина": экая вульгарность, похоть, которая подается как возвышенное чувство – увольте!

И это неудивительно.

Пылкие страсти, конечно, были знакомы людям во всякое время, однако в девятнадцатом веке признавать их существование не торопились: мешали строгие нравы и, разумеется, церковь.

Согласно им, любовь могла быть только в супружеском союзе.

Забавная установка, учитывая, что браки заключались преимущественно по расчету.

На кону стояли интересы двух семей, и неслучайно Гражданский кодекс Российской империи запрещал вступление в брак без разрешения родителей.

Там же буквально говорится, что жена должна во всем подчиняться мужу, «пребывать к нему в любви, почтении и в неограниченном послушании». Вот так – закон предписывал любить!

В романе предлагается подробное описание брачного договора, действовавшего в среде русского дворянства, через различные формы одной и той же модели брака на примере трех супружеских пар: Долли и Облонского, Кити и Левина, Анны и Каренина.

Внешние различия между первой супружеской четой и второй не должны вводить в заблуждение: если Долли и Облонский буквально воплощают в жизнь договорную модель брака, то Кити и Левин представляют не что иное, как ее «идеальный» вариант, над которым точно так же властвуют патриархальные законы, определяющие образ жизни и мышления Левина, который Кити пассивно принимает.

Отношения Анны и Каренина представляют последнюю веху, переломный момент и безвозвратный уход от такой формы брака.

Во всех случаях речь идет о патриархальной семье, главой которой является pater familias: она является основным «диспозитивом» для сохранения и поддержания власти в политическом, экономическом и культурном планах.

Значение брачного института закрепляется строгим церемониалом. 

Он включает в себя правила сватовства, встречи жениха и невесты, обручения, обряда бракосочетания, вручения приданого.

Для этих обрядов предусмотрены особые места, где устраиваются будущие брачные союзы, балы представляют собой настоящие «ярмарки невест», которым присущ очень сложный ритуал, опирающийся на самую настоящую «грамматику бала».

Каждому танцу соответствуют определенные виды светской беседы — недаром Кити ожидает, что ее любовные мечты воплотятся в жизнь в мазурке:

«Вронский с Кити прошел несколько туров вальса.

После вальса Кити подошла к матери и едва успела сказать несколько слов с Нордстон, как Вронский уже пришел за ней для первой кадрили.

Во время кадрили ничего значительного не было сказано, шел прерывистый разговор <…>.

Но Кити и не ожидала большего от кадрили.

Она ждала с замиранием сердца мазурки.

Ей казалось, что в мазурке все должно решиться» (Т. 18: 86).

Во время бала разыгрывается главная «постановка» вечера, однако ее действующими лицами становятся не те герои, которых ждет читатель, а Анна и Вронский:

«— Кити, что ж это такое? — сказала графиня Нордстон, по ковру неслышно подойдя к ней. — Я не понимаю этого.

У Кити дрогнула нижняя губа; она быстро встала.

— Кити, ты не танцуешь мазурку?

— Нет, нет, — сказала Кити дрожащим от слез голосом.

— Он при мне звал ее на мазурку, — сказала Нордстон, зная, что Кити поймет, кто он и она» (Т. 18: 88).

Какой же Вронский оказался подлец и негодяй, а Анна не могла в силу воспитания послать его куда подальше, сказав ему, что он нужен Китти, а не ей!

Литературный дискурс не мог обойти стороной свадебный церемониал, и, следовательно, ему отвелось значительное место в романе XIX века.

Толстой в описании свадьбы Кити и Левина приводит такое изобилие деталей, что описание это занимает I — VI главы пятой части романа.

Приведем лишь наиболее показательные моменты:

«Pешив разделить приданое на две части, большое и малое приданое, княгиня [Щербацкая] согласилась сделать свадьбу до поста.

Она решила, что малую часть приданого она приготовит всю теперь, большое же вышлет после, и очень сердилась на Левина за то, что он никак не мог серьезно ответить ей, согласен ли он на это, или нет» (Т. 19: 3).

«В день свадьбы Левин, по обычаю (на исполнении всех обычаев строго настаивали княгиня и Дарья Александровна), не видал своей невесты и обедал у себя в гостинице со случайно собравшимися к нему тремя холостяками» (Т. 19: 9).

«В церкви была вся Москва, родные и знакомые.

И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин, девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично-тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрагивающего их священнодействия» (Т. 19: 21).

Этот обряд уходит глубоко в прошлое, по нему уже совершалась свадьба матери Кити:

«Сама княгиня вышла замуж тридцать лет тому назад, по сватовству тетки.

Жених, о котором было все уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом в назначенный день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение.

Все произошло очень легко и просто. По крайней мере, так казалось княгине» (Т. 18: 48).

Тем не менее дают о себе знать первые симптомы кризиса традиционных обычаев русского дворянства под воздействием европейского быта.

Настали иные времена, и подготовка свадьбы дочери, кажется, ставит перед княгиней Щербацкой новые проблемы:

««Нынче уж так не выдают замуж, как прежде», — думали и говорили все эти молодые девушки и все даже старые люди.

Но как же нынче выдают замуж, княгиня ни от кого не могла узнать.

Французский обычай — родителям решать судьбу детей — был не принят, осуждался.

Английский обычай — совершенной свободы девушки — был тоже не принят и невозможен в русском обществе.

Русский обычай сватовства считался чем-то безобразным, над ним смеялись все и сама княгиня.

Но как надо выходить и выдавать замуж, никто не знал» (Т. 18: 49).

Патриархальное начало лежит в основе этого обряда и самого института брака по расчету.

Анна Каренина, как и многие другие, стала заложницей этой системы.

Если помните, ее брат, Стива Облонский, прямым текстом сказал, что она вышла замуж без любви.

Так что о предательстве, в котором нередко упрекают Каренину, говорить не приходится.

Анна просто попыталась скинуть с себя оковы навязанного союза. Неслыханная дерзость для того времени!

Как только в романе начинает фигурировать слово «развод», сразу кажется, что никакой беды нет, все решаемо – ведь расторжение брака существует!

Однако на деле все было очень и очень непросто.

На это нам указывает сам Лев Николаевич, жесткой критикой прошедшийся по бракоразводному процессу своего времени.

Развод утверждался церковью, и причин для него было прискорбно мало – физические проблемы, препятствующие деторождению, безвестная отлучка сроком дольше пяти лет, ссылка и прелюбодеяние.

В случае Карениных мог быть использован только последний повод, но и здесь возникала масса сложностей.

Если бы Алексей Каренин обвинил Анну в прелюбодеянии, он был бы обязан…

Предоставить свидетелей!

То есть людей, которые своими собственными глазами видели акт прелюбодеяния.

Причем одного человека было недостаточно, требовалось как минимум двое.

Этот пункт закона всегда вызывал в обществе множество упреков и ехидных замечаний.

Кроме того, обвиненный в прелюбодеянии навсегда лишался возможности снова вступить в брак.

Ожидаемо, что Алексей, воображающий, что обязан оградить Анну от греха, отверг такой вариант.

Была причина и посерьезней: где их найти, таких свидетелей?

Только подкупать.

Не будут же, в самом деле, Анна и Вронский любить друг друга прилюдно!

Самый простой выход, о котором Каренину услужливо сообщил адвокат, – решиться на незаконный развод, то есть попросту разъехаться.

При этом ни Алексей, ни Анна не смогли бы вступить в новый брак.

Но Анна не соглашается на это, ведь счастья с Вронским в этом случае ей было бы все равно не видать.

Не говоря уже об условии, которое поставил Алексей – он потребовал от нее прекратить отношения с любовником, – по нравам того времени, союз Карениной и Вронского был насквозь греховным.

Избежать общественной травли было невозможно, дети от него считались незаконнорожденными и не имеющими никаких прав.

Из-за этих законов в Российской империи творился настоящий мрак: разводов был похвальный минимум, зато брошенных детей – полным-полно.

Оставался у Алексея и еще один вариант – принять вину за прелюбодеяние на себя.

Это сулило чудовищный позор, который наверняка положил бы конец его карьере…

Но Анна отвергла и это предложение, о чем, впрочем, впоследствии пожалела.

Сюжетная роль развода, от которого Анна сначала отказывается и которого впоследствии она так сильно жаждет, который вначале великодушно предлагает ей Каренин и в котором он ей затем решительно отказывает, отражает не только соотношение сил между супругами, но и реальное давление, которое общественные порядки оказывают на менталитет и жизнь людей.

Даже бесстрашная Анна перед лицом общества вынуждена поступиться своими представлениями и молить о разводе, который становится для нее «вопросом жизни и смерти», что явствует из разговора между Карениным и Облонским:

«Она и предоставляет все твоему великодушию.

Она просит, умоляет об одном — вывести ее из того невозможного положения, в котором она находится.

Она уже не просит сына. Алексей Александрович, ты добрый человек.

Войди на мгновение в ее положение.

Вопрос развода для нее, в ее положении, вопрос жизни и смерти» (Т. 19: 302).

Однако установки патриархального общества настолько прочно укоренились в сознании Каренина (особенно после встречи с Лидией Ивановной), что он не оправдывает ожиданий Анны:

«На другой день он [Облонский] получил от Алексея Александровича положительный отказ в разводе Анны» (Т. 19: 318).

Теме развода не случайно отведено особое место в романе Толстого; речь идет о злободневном вопросе, затронувшем все русское общество того времени и ставшем предметом горячих дискуссий в прессе. 

В них принимали непосредственное участие юристы различных убеждений; представители либерального направления выступали с требованием полной секуляризации развода.

В конечном итоге груз общественного осуждения и охлаждение к ней Вронского толкнули ее под поезд.

Могла ли история Анны Карениной закончиться «хэппи эндом»?

Безусловно, но не в ту эпоху, в какой она жила.

Даже если бы Каренин остался тверд в своем решении и оклеветал себя, Анна вряд ли обрела бы счастье в браке с Вронским.

К концу романа она уже была измучена до предела, и муки совести вкупе с порицаниями общества, которое живо и неустанно за всем наблюдало, окончательно свели бы ее с ума.

В подобном положении оказалась бы и жена ее распутного в свои преклонные года брата, Дарья Облонская, которая была вынуждена терпеть каждую измену мужа, опасаясь лишиться собственных детей.

Да, суровые тогда были времена!

В связи с этими переменами возникают вопросы.

Какую роль сыграла литература в процессе преобразований и, прежде всего, в какой мере роман «Анна Каренина» способствовал зарождению буржуазной модели семьи?

В какой мере роман повлиял на отмирание брака по расчету и в какой упадок этого института послужил причиной самоубийства Анны?

Как слова Анны способствовали переходу к браку по любви, и как ее измена подорвала основы брака по расчету?

Плодотворный обмен между литературой и обществом издавна доминировал в русской культуре. 

Как и в Западной Европе, в России представление о семье, основанной на чувствах, поначалу проникало в общество через романтическую литературу.

Как утверждает Ю.М. Лотман, романы «врываются» в повседневную жизнь и действительность, оказывая влияние на образ мыcлей и нравы общества:

«[В] качестве «европейского просвещения» выступала не реальная действительность Запада, а представления, навеянные романами.

Мы алчем жизнь узнать заране,

И узнаем ее в романе.

Таким образом, романные ситуации вторгались в тот русский быт, который сознавался как «просвещенный» и «западный»».

Именно через литературу женщина незаметно входит в общество и обретает особую, по сравнению с мужчиной, роль.

В тридцатые годы XIX века новый женский образ входит в русское общество через произведения Жорж Санд и влияет на формирование менталитета новых поколений:

«Жорж-зандовская идеализация женщины и апофеоз любви благодетельно действовали на смягчение наших чувств и семейных отношений», — утверждает историк того времени. 

Поэты (А. Майков, Н. Греков, А. Фет, Я. Полонский) поют оды романтической любви, способствуя становлению нового идеала семьи, основанной на чувствах. 

Литература сороковых и пятидесятых годов поднимает женский вопрос: «Романисты первые дали женскому вопросу право гражданства в литературе и популяризировали его в обществе».

Такие произведения, как роман А. Герцена «Кто виноват?» (1847), повести А. Дружинина «Поленька Сакс» (1847) и Леона Бранди (псевдоним Л. Мечникова) «Смелый шаг» (1863) оказывают большое влияние на общепринятый образ мышления русского общества.

Становление личности Анны тоже происходит на фоне знакомства с новой литературой: об этом читаем уже в ранней редакции романа, в которой Толстой уточняет, что героиня «занималась чтением не романов … а модных серьезных книг».

В окончательной же его редакции Анна читает фундаментальные труды, такие как «Происхождение современной Франции» Ипполита Тэна. 

Знание этих сочинений могло быть одной из причин ее бунта, ее «бесстыдства».

В литературоцентричном русском обществе взаимный обмен между литературой и внелитературной действительностью становится своего рода движением по кругу, в котором отличить причину от следствия практически невозможно.

Литературный дискурс врывается в сознание читателей и проникает в исследования, предлагающие новое видение брачного договора и новую роль женщины, и одновременно сам обогащается и «размножается» посредством рассказов о прелюбодействующих женах.

Об этом свидетельствуют жаркие дискуссии, сопровождавшие публикацию «Анны Карениной».

Выход в свет романа отдельными выпусками разжигает споры, которые становятся все пламеннее и достигают апогея с выходом его последней части.

Она не печатается, как предыдущие, в «Русском вестнике», а выходит отдельным изданием вследствие отказа Толстого от внесения изменений в части текста, касающиеся вопроса войны в Сербии, и отказа Каткова напечатать восьмую часть романа в своем журнале.

«Анна Каренина» становится литературным событием года. Критики в один голос заявляют, что «крупнейшим из литературных фактов минувшего года является, без сомнения, новый, еще не оконченный роман графа Л.Н. Толстого»;

«Со времени появления “Войны и мира”, почти вся читающая Россия смотрит на гр. Толстого как на первого нашего писателя — и неудивительно, что каждое его новое слово ожидается с волнением и встречается с восторгом»;

 «Такой суеты в передаче читателям этой литературной новости [“Анна Каренина”] в нашей журналистике давно не бывало».

Роман делается одной из главных тем салонных дискуссий; он оценивается с либеральных и консервативных позиций. 

Либералы и народники не одобряют Толстого, поскольку после новаторского освещения истории и отведения первостепенной роли народу в «Войне и мире» он обратился к идиллии высшего светского общества, консерваторы разочарованы мирской темой романа, антиславянофильской позицией Толстого и отсутствием философской глубины в основной теме.

Даже прогрессивные критики не улавливают в романе новизны, заключающейся в обнажении социального института брака, осужденного на исчезновение, призванного уступить место новой действительности.

В частности, народник-революционер П. Ткачёв издает в журнале «Дело» две статьи, посвященные «Анне Карениной», в первой из которых, последовавшей за изданием первых двух частей романа, подвергает Толстого резкой критике за невнимание к социальным движениям своего времени и излишнюю сосредоточенность на личных, семейных и половых отношениях:

«Творец «Анны Карениной», по своей художественно-философской теории не видящий никакого интереса в общих явлениях жизни, выходящих за пределы половых, личных и семейных отношений, только этими последними и питает свое творчество, ибо они одни, по его мнению, есть начальная и конечная цель существования»[65].

Ткачёв порицает писателя за то, что тот описывает дворянскую среду, занятую исключительно любовными похождениями:

«Все, выходящее за предел отправлений половой сферы, есть для них нечто внешнее, формальное, несвязанное никакой внутренней связью с их жизнью».

Он не осознает того, что Толстой обнажает трещины, образовавшиеся в дворянском семейном устройстве, и, отрицая истинность чувств Вронского, не замечает, что именно в них состоит разрыв с прошлым и что любовь Вронского к Карениной — не обычное страстное увлечение, к которому привыкло общество того времени:

«Все, его [Вронского] мать, его брат, все находили нужным вмешиваться в его сердечные дела. <…>

«Если б это была обыкновенная пошлая светская связь, они бы оставили меня в покое.

Они чувствуют, что это что-то другое, что это не игрушка, эта женщина дороже для меня жизни. <…>

Нет, им надо научить нас, как жить.

Они и понятия не имеют о том, что такое счастье, они не знают, что без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья — нет жизни», — думал он» (Т. 18: 193).

В этом торжестве чувств критик видит не признак новой эпохи, а исключительно эгоизм и глупость русского дворянства.

В следующей статье, напечатанной после публикации романа отдельным изданием, Ткачёв называет его фривольным произведением, в котором единственным жизненным персонажем является Левин, а все остальные действующие лица — призрачные марионетки, подчиняющиеся требованиям сюжета, построенного вокруг сладострастной любви Анны и Вронского с тем, чтобы угодить вкусам салонной публики; в данном случае Ткачёв оказывается выразителем мнений всей современной ему народнической и либеральной критики.

Несмотря на то что тема прелюбодеяния, на первый взгляд, не стоит в центре дискуссии, во всех рецензиях чувствуется желание дать моральную оценку Анне.

Она единогласно признается олицетворением страсти, чувств, лишающих рассудка, а ее поступки вызывают неодобрение, с ними смиряются лишь потому, что благодаря мастерству автора Анна становится величайшим женским образом:

«Что за женщина Анна, из каких отдельных качеств слагается ее натура, — определить нельзя.

Она вся — непосредственное очарование, непосредственная страсть, не отдающая никому отчета и непоследовательная в своих проявлениях. <…>

Да и зачем непременно судить?

Пусть Анна, с своим грехом, с своим обаятельным легкомыслием, своей ужасной нелепой смертью, остается для нас загадкою, как любое человеческое существо, с каким мы встречаемся в жизни. <…>

Образ Анны оставил за собой все женские фигуры, созданные прочими художниками, за единственным, быть может, исключением Гëтевской Маргариты».

В конце концов прелюбодеяние отходит на второй план, а на первый выходит мастерство автора, который изобразил «свою» Анну в тонах, вызывающих симпатию читателей. 

Морализаторская критика впредь будет звучать вполголоса до появления «Крейцеровой сонаты», когда на Толстого обрушится волна негодования (главным образом со стороны православной церкви). 

Образ Анны входит в коллективное воображение, становится предметом для размышления всего русского общества.

Проза, вращающаяся вокруг темы прелюбодеяния, достигает расцвета в XIX веке, когда иллюзия возможности совмещения расчета и чувств сокрушается двуединством любви и страсти. 

В художественной литературе появляется ряд образов героев-любовников: («Избирательное сродство» Гëте, 1809;

«Госпожа Бовари» Флобера, 1857;

«Алая буква» Готорна, 1850), которые отказываются от добродетели, от семьи, от брака по расчету в пользу чувств.

Философ Д. де Ружмон утверждает, что кризис брачного института дает пищу для литературы, и задается вопросом:

«Если бы не существовало прелюбодеяния, что бы тогда случилось со всей нашей литературой?»

 Михаил Абрашкевич не без досады и разочарования говорит:

«В современной литературе, отражающей так печально сложившуюся жизнь, трудно отыскать произведение, которое бы не затрагивало, так или иначе, вопроса о нарушении супружеской верности.

Наиболее выдающиеся из новейших беллетристов, публицистов, психологов, философов всех направлений и оттенков без устали упражняют свои силы и изощряют свое остроумие на этом живом, но больном предмете, вращая его во всех направлениях, освещая со всех сторон, рекомендуя прямо или косвенно разнообразные способы разрешения этой обострившейся проблемы».

Толстой внимательно следит за французской литературой, которая, начиная с эпистолярного романа «Опасные связи» Шодерло де Лакло (1782), тщательно изучала эту тему;

«Анна Каренина» неоднократно отсылает к Руссо и французской прозе двух десятилетий, предшествующих ее написанию; во Франции роман воспринимается как часть автохтонной литературной традиции.

Но Толстой следит не только за прозой, но и за эссеистикой, именно в годы написания романа он читает книгу Александра Дюма-младшего (Дюма-сына) «Мужчина-женщина, ответ д’Идевилю» (1872), очерк, посвященный вопросу прелюбодеяния, в котором в качестве наказания за это преступление предлагается смертная казнь и который становится для Толстого источником глубоких размышлений.

Вместе с тем известно, что замысел «Анны Карениной» зародился под влиянием перечитанного отрывка из повести Пушкина «Гости съезжались на дачу…». В письме к Н.Н. Страхову Толстой сообщает:

«[T]ам есть отрывок «Гости собирались на дачу…».

Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется, изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман…»

Роман Толстого относится к пласту прозы XIX века, отображающей разложение брачных уз и сокращение мужской власти, в нем отмечается зарождение новых отношений между полами.

«Анна Каренина» находится на перепутье двух культур: европейской и русской, из обычного семейного романа делается «сейсмографом» института брака и способствует совершению настоящего перелома в русском мировоззрении.

Поместный Собор Российской Православной Церкви 1917−1918 г.

После Октябрьской революции 1917 года, в рамках проведения реформы семейного законодательства, был принят важнейший законодательный акт в истории разводов — декрет «О расторжении брака», на основании которого бракоразводные дела изымались из компетенции Церкви и передавались в ведение местных судов.

Дела о разводах отныне могли возбуждаться по одностороннему заявлению супруга.

Когда новые церковные законы еще только обсуждались, член Поместного собора, крестьянин из Ярославской губернии Н. Г. Малыгин, сказал:

«Не губите деревни принятием этой статьи; там эта статья совершенно неприменима.

Если принята будет эта статья, то в деревне хоть каждый день разводись».

Подобной точки зрения придерживался и крестьянин из Олонецкой губернии, член отдела церковной дисциплины А. И. Июдин — он опасался, что «теперь мужья будут нарочно избивать жен, чтобы те подали на развод, и заявил, что свобода разводов приведет к служению антихристову».

Браки расторгались прямо в органах ЗАГСа, причем без обязательного присутствия второго супруга.

 Однако уже в 1944 году процедура развода вновь ужесточилась.

Теперь брак, как и в былые времена, расторгался в судебном порядке, причем суд имел право отказать в удовлетворении такого иска, даже если на разводе настаивали оба супруга.

Дела о расторжении брака рассматривались сначала народным судом, призванным принять меры к примирению супругов, а затем судом второй инстанции, рассматривавшим вопрос уже по существу.

С 1969 года процедура развода снова стала либеральной.

Теперь брак можно расторгнуть через орган ЗАГС, и лишь при отсутствии согласия второго супруга, наличии в семье несовершеннолетних детей и некоторых других обстоятельствах спор о расторжении брака разрешается судом.

Сегодня в России «развестись» нельзя вообще, и термина «развод» не существует.

Вместо него говорят: «Расторжение брака».

Особой разницы нет, тем не менее слова «развод» в Семейном кодексе РФ вы не найдете.

А расторгнуть брак достаточно просто — проще, чем в большинстве стран мира. При взаимном согласии супругов и при отсутствии общих детей это можно сделать через ЗАГС.

Остальные должны обращаться в суд.

Согласно данным Росстата, в 2008 году на 1 миллион 178 тысяч браков приходилось 703 тысяч разводов (около 60 %). 

Для сравнения: в 2003 году на 1 091 800 браков приходилось 798 800 разводов (73 %),  в 2007 году в нашей стране на тысячу человек населения пришлось 4,8 развода, в 2010 году — на 1 215 100 браков — 639 300 разводов (53 %)

В современной России, в соответствии со статьями 16—18, 21—23 Семейного кодекса РФ, развод (расторжение брака) может быть произведён по заявлению одного или обоих супругов (либо по заявлению опекуна супруга, признанного судом недееспособным).

Брак расторгается в органах ЗАГС в случае согласия на развод супругов, не имеющих общих несовершеннолетних детей.

По совместному заявлению супругов назначается дата развода (не раньше чем через месяц со дня подачи заявления).

Каждый из супругов вправе в течение месяца со дня подачи заявления о разводе письменно отозвать его в этом же органе ЗАГС;

совместное за