Это перевод статьи из журнала Vanity Fair за 1997 год. Перевод мой. Ошибки и опечатки тоже мои, текст Эми Файн Коллинс

Во второй половине дождливого четверга весной 1948 года полный зал обедающих сильных Голливуда сего удостоился чести лицезреть спектакль, своей неслыханностью равный фантазиям, что они ковали на своих фабриках мечты. Две горгоны от сплетен киноиндустрии, пышнотелая колумнистка Луэлла Парсонс и ее украшенная шляпой товарка Хедда Хоппер – две самые пугающие женщины и известные враги – сидели вместе, с самым благопристойным видом вкушая крабов в кабинке номер 1 фешенебельного ресторана на Родео Драйв, под названием Romanoff. Посетители этого заведения, которые скорее всего и глазом бы не моргнули, войди в зал Гарри Трумен под ручку с Иосифом Сталиным, рванулись к телефонам, чтобы поскорей сообщить новости окружающему миру. Эти звонки, как вспоминала Хедда, «привели в ресторан целую толпу посетителей, которые сбились в шеренги по шестеро у бара, чтобы своими глазами засвидетельствовать подписание нашей версии Версальского Мирного договора». Пресс-агенты, сообщал позже журнал Collier’s, «носились из уборной в уборную, рвя на себе волосы, скрежеча зубами и ожидая конца света». Потому что подобное сердечное согласие между двумя известными ведьмами, что совместно управляли верной аудиторией из 75 миллионов читателей и радиослушателей, свидетельствовало о чем-то большем, чем о постановочном изображением примирения. Это зловещим образом предвещало конец предательской, лицемерной структуры, что много лет поддерживала всю голливудскую машину связей с общественностью. В погоне за упоминаниями в колонках – награды, ценной своего веса в золоте – главы студий, публицисты и звезды уже давно играли в опасную игру, жестоко настраивая женщин друг против друга.

Никто не покидал Romanoff, пока не прошло еще часа два, когда, наконец, закончив свое представление для полного зала, дамы удалились, поддерживая друг дружку под локоток. «Мир, – вспоминала Хедда в своих мемуарах 1952 года, – был восхитителен! Но долго он не продлился». Кроме того, размышляла Луэлла: «столь многие были уверены, что мы не любим друг друга. Кто мы такие, чтобы спорить с столь уверенным мнением большинства?»

Конечно, ни одна из них и не ждала, да и не желала постоянного примирения – Луэлла и Хедда были достаточно сведущи в делах Голливуда, чтобы понимать, что вражда хорошо продается. Луэлла освещала киноиндустрию с 1915 года (она была, по ее собственным похвальбам, «первой киноколумнисткой в мире».) А Хедда, актриса театра и кино, знала Сэмюэла Голдвина с тех пор, как его еще звали Сэмюэлом Голдфишем, она играла в первом фильме, что спродюсировал в своей жизни Луис Б. Майер. Как и многие заклятые враги, они были искривленным отражением друг друга – одна полная, вторая худая – имея при этом намного больше общего, чем они хотели бы признать. Между ними было четыре года разницы, и обе они родились куда раньше, чем хотели бы признаться (Хедда шутила, что она была «на год младше, чем сколько там Луэлла о себе утверждает»), обе женщины покинули свои маленькие глухие городки с целью выгодного замужества, в итоге оказавшись матерями-одиночками, с трудом содержащими своих детей. Энергичные и амбициозные, обе в итоге сумели добыть приличный заработок (около 250 тысяч долларов в год, больше двух миллионов на нынешние деньги), и все же, из-за своих экстравагантных вкусов, всегда были по уши в долгах. В политических же взглядах обе они, Луэлла и Хедда, были, по словам их современника, «правее Чингисхана».

Коротко подытоживая разницу между собой и своей врагиней, Хедда заметила, что «Луэлла Парсонс – журналистка, которая пытается быть актрисой, а Хедда Хоппер – актриса, пытающаяся быть журналисткой». И хотя Хоппер была более изысканной – «светской, очаровательной, с иголочки одетой, с отточенными манерами актрисы из Нью-Йорка» – говорит о ней Китти Карлайл Харт – именно Парсонс, которую Джон Бэрримор называл «старой дойной коровой», а Родди Макдоуэл отзывается как о «смахивающей на диван», возможно из них двоих была более сложным персонажем.

Как писал в своей двойной биографии 1971 года «Хедда и Луэлла» Джордж Иллс, Луэлла точно была более лживой. Кроме того, чтобы подправить себе возраст – она всегда указывала годом рождения 1893 вместо 1881 – Луэлла скрывала, что родилась в Фрипорте, штат Иллинойс, в еврейской семье Оттингеров. Закончив среднюю школу в Диксоне, Иллинойс (родном городе Рональда Рейгана) Луэлла работала журналисткой в местной газете. Неисправимо романтичная, словно сахарная валентинка («Я верю, что любовь – ответ почти на все проблемы этого мира»), она подцепила одного из самых завидных и влиятельных женихов их района, Джона Парсонса. «Луэлла была очень популярна среди мужчин» – говорит Дороти Маннерс, ассистентка колумнистки на протяжении тридцати лет. С ее «густыми темными волосами и кожей, которой мог позавидовать младенец», Луэлла «была куда более привлекательна, чем это признают». Как оказалось, мистер Парсонс был согласен с оценкой Маннерс: он женился на Луэлле в 1905, и год спустя она родила их дочь, Харриет. Официальная биография Луэллы аккуратным образом избавилась от Парсонса, устроив ему гибель на транспортном корабле по дороге домой с Первой Мировой войны. Но пусть он и умер молодым, их совместную жизнь он покинул куда более обыденным способом – через постель своей секретарши и развод. Луэлла вычеркнула этот момент, и некоторые другие, из своей истории, чтобы построить свою жизнь как можно ближе к идеалам католичества, которое начала исповедовать в середине жизни.

Избавившись от Джона Парсонса во всем, кроме имени, Луэлла переселилась в ближайший большой город, Чикаго. К 1910 году она работала за девять долларов в неделю в отделе рекламы Chicago Tribune и писала сценарии к фильмам по вечерам. Через связи своего кузена она добилась куда более прибыльной должности редактора на чикагской студии Essanay, где ежедневно общалась с такими новыми звездами немого кино, как Мэри Пикфорд и Глория Свенсон.

Покинув работу в Essanay, Луэлла отправилась к главному редактору Record-Herald, которому сделала смелое и неожиданное предложение. «Всем кинозвездам тех времен приходилось проезжать через Чикаго на пути из Нью-Йорка в Лос-Анджелес» - объясняет Дороти Маннерс. «Тогда в Чикаго была двухчасовая остановка. Идея Луэллы была в том, чтобы ездить на вокзал и брать интервью у кинозвезд, пока они ждали. Она понимала, что они будут только рады чем-нибудь заняться, и из этих встреч она собирала свою колонку об их личной жизни. Редактор спросил ее «да кто вообще захочет об этом читать?» Ну, предполагаю, вы знаете, чем все закончилось».

Репортажи из-за кадра для Record-Herald от Луэллы пользовались успехом, но газета прогорела. В 1918 непоколебимая журналистка перевезла свои дарования в Нью-Йорк, в газету Morning Telegraph. Со своей дочерью Харриет и новым мужем, которым она обзавелась за годы жизни в Чикаго, речным капитаном по имени Джек Маккафри, Луэлла устроилась в квартире за 90 долларов в месяц на Западной 116 улице. Выматывающий рабочий график Луэллы и ее безостановочная светская жизнь вскоре отдалила от нее Маккафри, но по-настоящему их рушащийся брак был уничтожен одержимостью Луэллы женатым мужчиной по имени Питер Бреди – известным профсоюзным лидером – «подлинной любовью ее жизни», говорит Дороти Маннерс. (Записи о ее втором браке тоже были стерты из биографии в попытке отмыть ее прошлое).

Марион Девис

Хотя Луэлла, по ее собственному признанию, потеряла голову из-за женатого Бреди, в профессиональном смысле она вела жизнь твердым и трезвым курсом поступательно наверх. Коварным образом она начала кампанию по привлечению внимания самой могущественной фигуры в мире газет – Уильяма Рендольфа Херста – и целила она ему прямиком в сердце. Ее колонка превратилась в шарманку одной мелодии, где она без устали пела сладкие оды талантам и красоте роскошной блондинистой старлетке по имени Марион Девис, которую Херст выбрал из ряда хористок в свои любовницы, когда ей было четырнадцать, и теперь построил вокруг нее киностудию Cosmopolitan. Сахарные славословия Парсонс в ее адрес (в отличие от замечания другого критика, который заметил, что «у мисс Девис всего два выражения лица – радость и несварение желудка») привело сначала к дружбе между двумя дамами, а потом и к предложению от Херста стать редактором кинораздела в New York American за 250 долларов в неделю в 1923 году. Постоянно повторяемая Парсонс фраза «Марион Девис еще никогда не выглядела столь очаровательно» эхом отзывалась в последующие десятилетия, став в итоге стандартной фразой в среде драг-квин.

Марион Девис и Уильям Херст

Но Луэлла, чей энтузиазм по делам кинобизнеса не знал границ, не берегла похвалы только для Девис. Одной из ее маленьких подружек стала актриса по имени Хедда Хоппер, которую она хвалила за «мастерскую» актерскую игру в фильме Девис «Зандер Великий». И в своих похвалах заходила и дальше, описав Хедду в 1926 как женщину, которая может сбить с пути истинного любого мужчину.

Хедда, ранее известная как Эльда Фарри, дочь мясника-квакера из Холидейсбурга, штат Пенсильвания, родилась в 1885, и увлеклась сценой, когда подростком посетила представление Этель Берримор в опере «Капитан Джинкс» в театре Мишлер города Алтуна. Очарованная сценой, она сбежала из дома, чтобы присоединиться к театральной труппе Питсбурга. Отсюда, в 1908 году, она переехала в Нью-Йорк, где, поступив на работу в хористки труппы Aborn Light Opera прославилась как обладательница пары самых красивых ног на Бродвее.

Эти прекрасные конечности и юность Элды привлекли внимание одного из главных светил театральной сцены того времени, ДеВольфа Хоппера, обучавшегося в Гарварде актера, на двадцать семь лет старшее нее, женившегося так часто, что друзья называли его «Муж нашего отечества». Хоппер ослаблял волю женщин «своим голосом», вспоминала потом Хедда. «Он звучал, как прекрасный церковный орган» - инструмент достаточно звучный, чтобы убедить ее стать его пятой женой в 1913 году. Когда они не были на гастролях, супруги жили отеле Algonquin на Манхэттене, где миссис Хоппер водила компанию с элитой театральной жизни, такими как Джон Берримор, Дуглас Фейрбенкс и совсем юная Талула Бенкхед. «Будучи женой Волфи, я не обреталась на окраинах мира знаменитостей, – с прямотой фермерской дочки вспоминала Хедда, – меня поместили в самый его центр». Главными же дарами от ДеВольфа его юной жене, которую он постоянно изводил, изменял ей, или просто игнорировал – был их сын Билл, ее куда более звучное, чем раньше, имя («Эльду» она заменила на «Хедду» по совету нумеролога) и обучение безупречной дикции. «На самом деле, я даже переборщила, – писала она потом. – Я резала звуки так коротко, что моя речь звучала как помесь британской графини с бостонским бультерьером… Именно эта манерность речи и заполучила для меня роли фальшивых дам из высшего общества, которые я играла в кино».

ДеВольф Хоппер

Хедда, ее сын и муж переехали в Голливуд в 1915, куда ДеВольфа заманили жирным контрактом от Triangle Film Company. Несмотря на требования ДеВольфа, чтобы миссис Хоппер оставила актерскую карьеру, Хедда убедила его позволить ей сыграть главную роль в «Битве сердец» 1916 года – ее первом фильме – за 100 долларов в неделю. Но это не была роль «дамы из общества». Роль бойкой дочери рыбака она получила в основном за рост и телосложение. При ста семидесяти сантиметрах роста и пятидесяти восьми килограммах веса, она была рослым деревцем в саду, где процветали крошечные цветочки вроде Мери Пикфорд и Лилиан Гиш. Фильм был встречен уважительными рецензиями, и один критик отметил, что Хедда «невероятно хорошо смотрится в брюках».

Когда студия Triangle разорилась, и Хопперы вернулись в Нью-Йорк, Хедда начала работать по-настоящему, на студии в самом городе или же в Форте Ли, штат Нью-Джерси. Ролью, которая стала для нее типовой для всех последующих, была роль верной жены миллионера в «Праведных женах» Л.Б.Майера (1918). Решительно настроенная превзойти главную звезду, Хедда потратила всю зарплату в 5000 долларов на гардероб и шляпки из салона Lucille – и эта ставка сыграла. Variety отметила, что миссис ДеВольф Хоппер ярко выделялась на фоне Аниты Стюарт, чья «невзрачность была удивительна в рядах звезд».

К 1920 году положение Хедды как актрисы кино стало столь высоким, что она потребовала заработок в 1000 долларов в неделю – вдвое больше прежнего. Раздраженный, что его протеже теперь зарабатывала столько же, сколько он, ДеВольф ударился в разгул, который в конце концов привел в 1922 году к разрушению их брака, о чем Луэлла незамедлительно сообщила в своей колонке в Telegraph. Независимая и нуждающаяся в средствах, в 1923 году Хедда приняла предложение о голливудском контракте от Metro (студии, которая вскорости стала MGM).

Отчаянно пытаясь сбалансировать светскую жизнь, крайние сроки сдачи материала, тайную любовную связь и состояние своей чековой книжки, Луэлла – которая спала не более двух-трех часов в день – начала жаловаться на здоровье. Когда у нее диагностировали туберкулез, Луэлла пренебрегла советами врачей и осенью 1925 заставила себя прийти на торжественный ужин в доме Херста. На следующее утро хозяин вечеринки отправил ее восстанавливаться в калифорнийские пустыни, при полном сохранении заработка.

Во время заключения Луэллы в пустыне, к ней в Палм-Спрингс приезжали ее навестить некоторые ее друзья из Голливуда. Деррил Занук привез ей книги, навестила ее и Хедда Хоппер, надеясь добавить деньжат к своему киношному заработку путем торговли недвижимостью. На самом деле, с тех пор как Хедда переехала в Голливуд за пару лет до того, они с Луэллой регулярно общались, с пользой друг для друга. Находясь в целом континенте от основного места действия, Луэлла начала полагаться на острые ушки актрисы-сплетницы. «Когда они познакомились, – говорит Дороти Маннерс, – Хедда была актрисой, и хорошей актрисой. Они друг другу нравились. Если на съемках что-то случалось – если у лидирующих актеров случался роман – Хедда тут же звонила Луэлле». Взамен Хедда получала несколько строчек в колонке за все более могущественной подписью Луэллы.

Хедде были очень нужны эти упоминания, какими бы нечастыми они не были. Отказавшись прилечь на хорошо потрепанную кастинг-кушетку Л.Б. Майера, Хедда в основном зарабатывала, когда ее арендовали другие студии. А так как работала она редко, Хедду, которая выделялась своим умением носить одежду с апломбом манекена, часто вызывали поработать моделью для главного художника по костюмам MGM Адриана, либо же изобразить гида по студии для гостивших важных персон.

Предполагается, что это фото Хедды с сыном

В конце концов MGM разорвала с ней контракт, и Хедда оказалась с сыном в трехкомнатной квартире в подвале – унизительно далеко от украшенной золотом спальни в башенке в Сан-Симоне, дворцовом комплексе Херста на севере Лос-Анджелеса, где жила ее подруга и коллега Марион Девис.  Личная жизнь Хедды была в таком же раздрае. Как раз перед тем, как она потеряла все деньги во время краха биржи, Хедда ездила вместе с сценаристкой Франсес Марион в Европу в 1928 году, где познакомилась с красивым американским художником. «Но она отказывалась с ним спать, – рассказывала Марион биографу Джорджу Иллсу. – Я все говорила ей: «Хедда, ради бога, да сбрось уже наконец трусики». Но Хедда по-ханжески упрямо стояла на своем, даже когда художник приехал вслед за ней в Голливуд. Отчаявшись, ее пылкий поклонник покончил с собой.

Полностью выздоровев в марте 1926 года, Луэлла, которой было уже сорок пять, позвонила Херсту, сообщив, что готова вернуться в New York American. Газетный магнат ответил ей: «Луэлла… Фильмы снимают в Голливуде, и именно там вам и место». Он еще больше ошеломил ее приятными вестями, что он собирается транслировать ее колонку во всех газетах – что принесло ей огромную прибавку в доходах и преумножило ее влияние (в конечном итоге ее публиковали в 372 газетах, в том числе в Бейруте и Китае) – и назначить ее редактором раздела кино его международной службы новостей. «Наконец-то, – радовалась Луэлла, – писательница Голливуда едет в Голливуд!»

Многих знатоков сказаний Голливуда время, когда Херст сделал свое предложение – а также отпуск Луэллы в Палм-Спрингс с оплатой всех расходов – заставило вскинуть брови. Даже Луэлла иногда проговаривалась, что основа ее многолетнего содружества с Херстом была настолько зловещей, что могла бы родиться в лихорадочном воображении Эдгара Аллана По. Но по крайней мере публично это было все, что она рассказала.

Постер к фильму о событиях на той яхте

В истории Голливуда есть две великие неразрешенные загадки: во-первых, убийство режиссера Уильяма Десмонда Тейлора, а во-вторых, что ближе к истории Луэллы, внезапная кончина Томаса Инса, всеми уважаемого режиссера и продюсера, которого Херст надеялся переманить в свою студию Cosmopolitan. «Луэлла отлично знала, что случилось в обоих случаях, – говорит Ричард Галли, в прошлом специальный помощник Джека Уорнера по связям с общественность, а теперь, в 90 лет, журналист в газете Beverly Hills 213. Объяснения причин смерти Инса в 1924 году были столь неубедительными – официально сообщили о несварении желудка, приведшего к остановке сердца – что недавно Патрисия Херст, внучка Уильяма Рендольфа, снова открыла банку червей, опубликовав выдуманную реконструкцию событий, книгу «Убийство в Сан-Симеоне».

«Убийство», если конечно это было убийство, все же случилось не в дворце Херста на вершине гор, а на его яхте «Онеида», в ноябре 1924. Чтобы переманить к себе Инса, Херст организовал вечернику на борту в честь гостя, на которую пригласил Марион Девис, писательницу Элинор Глин, актрис Сину Оуэн и Эйлин Прингл, некоторых партнеров Инса и Херста по бизнесу, и, по свидетельству многих очевидцев, Чарли Чаплина и Луэллу Парсонс. Джордж Иллс был убежден, что Инс просто заболел и умер, перепив слишком много некачественного спиртного времен Сухого Закона. Более популярной версией случившегося на «Онеиде» была история о том, как Чаплин, по словам Родди Макдауэла, «приволокся за Марион Девис». Взбесившись от ревности, Херст нанял убийцу, который, перепутав Инса с Чаплином, пристрелил Инса. Отмахиваясь от сплетен, Дороти Маннерс утверждает: «Тут нет ни капли правды. Каждый день после обеда в доме Луэллы, где у нее был офис, мы с ней выбирались на прогулку. Во время одной из тех прогулок я спросила у нее об этой истории. Она ответила: «Я была в это время в Нью-Йорке. У меня есть колонки, на которых подписано, что я была в Нью-Йорке в те сроки».

Томас Инс

«Какое алиби, – вздыхает один из самых старых и наиболее информированных инсайдеров Голливуда. – Неужели журналистке Херста было так трудно сфальсифицировать подпись? В любом случае, Чаплина на той яхте не было. Но Луэлла там была». Правда истории, настаивает он, в том, что однажды Херст вышел из своей каюты после полуденного сна, и увидел, что Инс шутливо обнимает Девис. Будучи в столь же игривом настроении, Херст выдернул из шляпы Девис длинную шляпную булавку – «огромную такую штуку, потому что на яхте было довольно ветренно» - и попытался вонзить ее в руку Инса. Но Инс внезапно развернулся к Херсту, и вместо того, чтобы ткнуть руку продюсера, шляпная булавка «вонзилась прямиком в его сердце, вызвав немедленный инфаркт. Ключевой момент истории в том, что яхта Херста встала на якорь в гавани в воскресенье, где Херст велел немедленно кремировать тело, чтобы его не обследовали. Слушайте, дыма без огня не бывает. Некоторые вещи выдумать нельзя. И Луэлла была тогда на борту, бога ради».

Луэлла, готовившая свою первую синдикатную колонку из Голливуда, рванула в свой новый дом, словной издыхающий от жажды верблюд в тенистый оазис. Там она немедленно установила новый закон: «Обо всем прежде всего сообщайте Луэлле», – говорит режиссер Джордж Сидни. Вездесущая по всему Голливуду, она вскорости стала печально известна тем, как с легкостью находила новые сенсации, прикрываясь туманной дурашливостью, а также пятнами мочи, что оставляла везде, где сидела (недержанием она страдала как минимум с седьмого класса). В 1934 году она существенно увеличила свои заработок и могущество, прорвавшись на радио, и именно там, на своей популярной радиопередаче «Гостиница Голливуд», спонсируемой маркой супов Campbell, она впервые на представила на суд зрителей «превью». Актеры бесплатно являлись на ее шоу, где читали отрывки из своих ролей в обмен на коробки с супом (любимый суп Керол Ломбард – индийский суп с пряностями). Ее влияние было таким большим, что когда проводился опрос зрителей в очереди за билетом в театр Rivoli в Нью-Йорке на премьеру фильма «Нэнси Стил пропала» в 1937 году, 78 процентов признались, что пришли в результате рекламы на шоу Луэллы.

Но репутация Луэллы, как дамы, крепко держащей Голливуд за яйца, проистекала не из ее умения заманить публику на фильмы, а из ее чутья падальщика и «Могильщицы Любви» (еще одна из ее кличек). Ее информаторами кишели коридоры студий, салоны парикмахеров, офисы адвокатов и докторов (иногда она узнавала о беременности старлетки еще до того, как та узнавала о ней сама). Когда ей намекнули, что Кларк Гейбл и его вторая жена Рия собираются развестись, Луэлла практически похитила миссис Гейбл, которую держала взаперти в доме на Северной Мейпл Драйв, пока не уверилась, что именно ее сенсация «разбежалась по всем проводам» до того, как  о ней узнали другие. Но самой сногсшибательной сенсацией ее ранних времен в Калифорнии была история о «самом громком разводе в Голливуде»: разрыв несомненных короля и королевы Голливуда, Дугласа Фейрбенкса Старшего и Мери Пикфорд. Пикфорд, которая совершила непростительную ошибку – и которую повторят еще многие последующие поколения звезд – когда поплакалась в жилетку Луэлле, потом с горечью вспоминала, что «полагалась на умение колумнистки хранить секреты». Когда бомба взорвалась на всех заголовках газет, Голливуд получил свою первую медиа-истерию.

Луэлла Парсонс и Мери Пикфорд

Кроме тотального контроля над Голливудом, Луэлла так же преуспела и в том, чтобы заполучить себе постоянного мужчину – доктора-уролога Гарри Мартина по прозвищу «Докки», чье дьявольское ирландское очарование заставило ее позабыть женатого Питера Брейди. Даже еще до их свадьбы в 1930 году (Херст подарил невесте побрякушек на 25 тысяч долларов) Мартин заработал собственную репутацию одного из самых горьких пропойц Голливуда. Леонора Хорнблоу, вдова продюсера Артура Хорнблоу Младшего, вспоминала, как однажды ночью на вечеринке у Л.Б.Майера «Докки – все, вплоть до помощника на парковке у ресторана Romanoff так его называли – отрубился под пианино. Кто-то потряс его, пытаясь разбудить, но Луэлла закричала: «Дайте Докки поспать! У него операция завтра в семь утра!» (в более расширенной версии этой истории из ширинки Мартина, когда он спал на боку, вывалился его знаменито огромный член, и кто-то заметил, увидев это: «А вот и колонка Луэллы Парсонс!») Под крылышком у Луэллы Докки, который обычно лечил проституток, страдающих ЗПП, дослужился до должности старшего медицинского сотрудника студии «20 век Фокс». «Практически, роль доктора на студии состояла в том, чтобы накачать актеров чем угодно, лишь бы они могли играть» – объясняет Гевин Ламберт, автор книг о Норме Ширер и Джордже Кукоре.

Хедда же тем временем отчаянно пыталась прокормить себя и своего сына Билла, которого она зачем-то подтолкнула к семейной профессии (равнодушный к актерству, Билл сыграл в нескольких фильмах, некоторое время продавал подержанные машины, и наконец нашел свою нишу в шоу-бизнесе, сыграв роль детектива Пола Дрейка в сериале о Перри Мейсоне). Возможно, наибольшей суммой, что увидела Хедда в те мрачные времена, была выплатой страховой премии за смерть ДеВольфа, скончавшегося в середине тридцатых. Ее заработки за актерство упали – если ей везло, она получала пару-тройку мелких ролей в кино. В 1932 году по совету могущественной ассистентки Л.Б.Майера Иды Коверман Хедда безуспешно попыталась поучаствовать в выборах на один из постов округа от республиканской партии. В роли актерского агента она жестоко провалилась, и, не имея что терять, вместе с Биллом вернулась на Восток, где ненадолго вернулась на сцену Бродвея, в постановке «Деленое на трое», по пьесе Беатрис Кауфман. Эта роль не возродила ее актерской карьеры, но послужила на пользу для другого актера, с которым она подружилась на шоу – Джимми Стюарта, которого Хедда отправила на MGM для заключения контракта.

Билл Хоппер

Позиции Хедды пошатнулись настолько, что вернувшись в Калифорнию в 1935, она едва не устроилась на работу управляющей службы мужского эскорта. Приблизительно в 1936 Парамаунт нанял Хедду для более благопристойного занятия – преподавания английского языка их новому иностранному приобретению – польскому тенору Яну Кипуре. «Думаю, это последнее, чем она занималась, прежде чем стать колумнисткой» – говорит Джордж Сидни.

Хедда, по натуре более циничная в отношении Голливуда, чем Луэлла – которая, как говорил Родди «упивалась фальшивыми чувствами» – так отзывалась об их городе: «Если тебе достает наглости и капельки способностей, то рано или поздно ты преодолеешь сопротивление Голливуда». Иронично, но «сопротивление» Голливуда по отношению к Хедде Хоппер стало понемногу таять, когда она гостила в роскошном гнездышке Херста и Девис. Во время визита в Винтон, псевдо-баварский особняк Херста в Северной Калифорнии, Хедда развлекала гостей, среди которых были Элинор «Сисси» Патерсон из Washington Herald Херста и Луэлла Парсонс – безостановочном потоком сплетен о голливудских звездах. «Почему бы тебе об этом не написать?» – предложила Патерсон. «Написать? – Запротестовала Хедда. – Да я грамоты не знаю!» Паттерсон просто предложила ей диктовать свои еженедельные заметки по телефону, и за каждую она будет получать пятьдесят долларов. Луэлла, уверенно царящая на своем троне, мало задумалась об этом развитии событий, бесцветно упомянув о нем в своей колонке от пятого октября 1935 года: «Хедда Хоппер подрядилась писать еженедельную модную колонку для Элинор Паттерсон»…

Луэлла была права, по крайней мере пока, что не чувствовала опасности. Вашингтонская колонка Хедды завершила свое существование всего через четыре месяца, когда начинающая газетчица отказалась от сокращения зарплаты на пятнадцать долларов в неделю. Но короткая работа у Паттерсон стала ценной разминкой для настоящего прорыва, случившегося в 1937. Esquire Feature Syndicate, искавший собственного голливудского колумниста, обратился за советом к Энди Херви из отдела по связям с общественностью MGM. Он предложил им Хедду Хоппер, которой было уже 52, предупредив, что сама писать она не сможет, «но, когда нам нужна вся подноготная о наших звёздах, мы всегда обращаемся к ней». К счастью для Хедды, одной из первых газет, которые стали печатать колонку «Голливуд с Хеддой Хоппер» была Los Angeles Times, утренняя газета, как Examiner Луэллы. «Неважно, во скольких газетах публикуется автор, если у него не местной прессы, в индустрии его не сочтут уважаемым» – объяснил продюсер А.С. Лайлс.

Чтобы отпраздновать место Хедды, ее старая подруга по MGM Ида Коверман устроила в ее честь девичник, на который пригласили самых прославленных журналисток, публицисток и актрис (Джоан Кроуфорд, Клодетт Колберт, Норма Ширер). Одна из гостьей, Луэлла Парсонс, вошла, резко развернулась на каблуках и удалилась в раздражении. «Луэлла никогда и представить не могла, что Хедда станет для нее серьезной конкуренткой. – Вспоминает Дороти Маннерс. – Но с другой стороны, не могла этого представить и Хедда».