Я снова — молодой отец. Время от времени жена отправляет меня гулять с Марианной на детскую площадку. Площадок в окрестностях нашего дома на Плющихе много, выбирай любую. Сделаны они топорно, без любви, для отчетности, а не для детей. Но других нет, и мы с Марианной — ей сейчас год и семь — отправляемся веселиться на полусгнивших (из-за плохого качества и непогоды) резиновых поверхностях и помятых «горках» казенной выгородки.    

Это не рассказ, не художественный вымысел, а хроника текущих событий.

Дмитрий Мережковский предсказал явление грядущего хама. Хам с тех пор покрыл всю Россию. Правда, Мережковский думал скорее о торжестве азиатчины в нашей стране, включая возможную китайскую экспансию, а не о большевиках (те еще не успели победить), но азиатчина в его представлении и будущий социализм оказались близнецами-братьями: жестокость, беззаконие, бескультурье.

Казалось бы, грядущий хам должен был накрыться после провала Советского Союза. Но не накрылся. Он расцвел сначала в бандитизме, затем — в чекизме. Надежда на окончание эпохи грядущего хама отложилась на неопределенное время, и детские площадки, наравне с детскими учебными заведениями, об этом сигнализируют.

На детской площадке мы встречаемся с несколькими явлениями хамства, устремленного в вечность. В вечность? Ну да, если хамство переходит в следующие поколения, то оно становится вечным.

Я не считаю, что Марианна — идеальный ребенок, да и вряд ли такие дети бывают. Она бесстрашна и своенравна, она требовательна, потому что знает, что хочет. Но она открыта по отношению к большим и маленьким людям, она улыбчивая и готова поделиться ведерком, лопаткой, граблями — главным инструментарием песочницы.

Между тем война в песочнице готова вспыхнуть в любой момент. И эта война — репетиция и предсказание земных и звездных войн. Маленькие дети даже не знают, что такое война, но война уже в них заложена. Откуда это берется?

Когда Марианна протягивает своему сверстнику какую-то игрушку, наступает замешательство. Мальчик или девочка подозревает подвох. Она дает, а не берет! Не отнимает! Почему?

Дети не знают, как реагировать, и от подарка обращаются в бегство или же решительно вырывают его из рук.

Присутствующий при этом папа или мама, бабушка, няня на такое поведение никак не реагируют — с «дающей» стороной (моей дочкой) они не общаются, сохраняя непроницаемый или, скорее, хмурый вид. Дружеского контакта не происходит ни у малых (может, они еще слишком малы для него), ни у взрослых (они к такому контакту не готовы).

— Ну, давай домой, — недовольно говорит отец ребенку, — а то мама ругаться будет.

Второй вариант выглядит более драматично. Марианна делает «куличики», стучит лопаткой по ведерку. Вот они, «куличики» — основы жизни.

Подходит мальчик ее возраста или чуть старше. Несколько секунд смотрит на изготовление «куличика». Затем вырывает из рук лопатку и выбрасывает вон из песочницы. Однажды при мне ловкий мальчик умудрился бросить лопатку через решетку забора — достать было практически невозможно. Никто нам в этом не помог. Мрачный папа забрал ребенка и, ни слова не говоря, ушел. Но отнять лопатку — это еще полбеды. Можно толкнуть, пихнуть, бросить горсть песка в лицо, наконец просто ударить по щеке или дать в глаз. Вот они — военные действия. С нашей стороны — рев. Со стороны маленького противника — победа! Коллекция первых военных побед! Родитель обидчика либо невнятно бормочет: «Простите, он не нарочно!» и покидает песочницу, либо уходит молча, по-английски. Интересно, что, когда у него ребенок шалил, куда-то бежал, капризничал сам по себе, тут были крепкие слова вроде «засранца» (это особенно мамы любят такое слово), а вот когда песком в лицо — тут молчок: своих не сдаем.  

Если бы подобная детская агрессия случилась всего один-два раза, можно было бы сказать: чего не бывает! Но она повторяется достаточно часто, и ее замечаю не только я. Об этом говорят те родители, которые находятся, условно говоря, на другой стороне песочницы, родители «жертв». Они растеряны, они знают, что детская агрессия не осознает себя и потому может быть неожиданно опасной.

А еще они, родители «жертв», знают, что ничего невозможно сказать родителям маленьких агрессоров, пугающих и напуганных одновременно. Это неминуемо кончится скандалом. Настроение портится. Пора уходить. Дома обсуждаешь ситуацию. Она повторяется и повторяется.

Откуда берется такая агрессия? Это что, как раньше говорили, от первородного греха? Оттого, что мы все несовершенны, но у некоторых это несовершенство проявляется ярче, чем у других. Это что, социальное неравенство виновато? Лопатки у кого богаче, у кого дешевле. Или всегда и изначально твоя улыбка унижает того, кому улыбаешься?

В неблагополучных семьях под крики и драки родителей дети безусловно впитывают в себя агрессию. Она становится нормой жизни. Как и подозрительность, недоверчивость: зачем ты мне даешь то, что я не требую у тебя отобрать?

Тот жест — схватить лопатку, бросить за забор, ударить, сбить с ног — во взрослой жизни превращается в оправдание культа силы, ярко цветущей крымской весны — чего угодно!

Политическая изоляция страны отвратительна, но еще более опасна ментальная пропасть, падение в которую чревато бедой

Пока ты сидишь на лавочке и смотришь на свою дочь, играющую в довольно грязном московском песке, на детскую площадку налетает стайка возвращающихся из школы детишек. Они несутся через площадку к качелям — и давай яростно качаться! Я не понимаю, почему эти качели нельзя отгородить от остальной площадки. Качели опасны для маленьких деток, которые бегают вокруг. Здесь непонимание с обеих сторон. И совсем маленькие подбегают к качелям, не чувствуя опасности, и юные школьники не врубаются в то, что их раскачивание небезопасно.

Когда появляются школьники, обычно это дети около десяти лет, на детской площадке раздается вот та самая лексика, против которой у нас неустанно борется государство. Причем эта лексика особенно в ходу, когда на качелях раскачиваются разнополые детишки. Ругаться — это так круто! И для мальчиков, и для девочек! 

Я не боюсь этих «страшных» слов. Я не раз писал, что лучший способ покончить с матом — это его разрешить. Через какое-то время он начинает выдыхаться, переходит в разряд уже не крутых слов, а в лексику подворотни — она остается эмоциональной, но бравировать ею глупо. Нечто подобное у нас стало наблюдаться к середине 1990-х годов, но потом борьба с матом способствовала его оживлению, и чем запретнее, тем круче стал мат десятилетних детей.

Конечно, можно заняться бесполезным и раздражающим патриотов делом сравнивания наших и ваших. В Италии, где есть очевидный культ детей, детской агрессивности значительно меньше. Да там и собаки не такие злые, как в наших краях. Агрессивность человека заложена как внутреннее зло и должна купироваться воспитанием, хотя до конца ее вытравить невозможно. Но ее можно сформулировать как проблему. У нас агрессивность входит в культ силы, переходящей нередко в насилие, как важный ингредиент модели великолепного хозяина жизни.

Можно еще вспомнить не только о природе человека, но и о генах. Много поколений наших соотечественников выросли подозрительными, потому что иначе не выжить. Агрессивность помогала не только защищаться, но и нападать, побеждать. В генах это отложилось, от родителей перешло к детям и до тех пор, пока война в песочнице не станет проблемой, которую надо решать, а не отмахиваться, у нас будет развиваться психология вечного хама, непобедимого пораженца, торжествующего подонка.

От грядущего хама к вечному хаму — такая последовательность событий. Политическая изоляция страны отвратительна, но еще более опасна ментальная пропасть, отделяющая культуру от азиатчины, пропасть, падение в которую чревато бедой: можно лишиться не только жизни, но и будущего страны.

Оригинал: snob.ру