Объём никогда не был для меня сдерживающим фактором при знакомстве с тем или иным произведением. Если речь идёт о современной литературе, то обычно я руководствуюсь интуицией и обрывочными, где-то увиденными или услышанными комментариями людей, вкусы которых созвучны моим. Более того, есть книги, которые хочешь-не хочешь, а рано или поздно прочитаешь, хотя бы из-за элементарного любопытства. Ну, разве не интересно узнать, что написано в книге, которая не просто собрала урожай различных премий, но и заложила фундамент целой субкультуры, породила огромное количество пабликов и вдохновила творческих людей рисовать обитателей уединённого Дома?!

Итак, первое, что я хотела бы сделать, приступая к обзору непростой 956-страничной книги Мариам Петросян «Дом, в котором», это не согласиться с несколькими расхожими мнениями, которые почему-то прилипли к этому произведению и которые могут наводить потенциальных читателей на ложный след.

Я считаю в корне неправильным акцентировать внимание на том, что Дом — это приют, а его обитатели — дети-инвалиды. Если прочитавший эту книгу использует такие определения, то он ничего не понял (как минимум) и нарушил кодекс поведения, сковывающий Сфинкса, Слепого, Лорда, Волка, Табаки, их друзей и недругов одной цепью (как максимум). Если вы вдруг решили, что для чтения романа Петросян потребуются устойчивая психика, толстокожесть, стопка носовых платков и отгул с работы по причине опухших глаз, то вы серьёзно ошибаетесь. Было бы глупо с моей стороны отрицать, что данная книга про маргинальность и изнанку. Изнанку табуированности, боли, страха, несправедливости, уязвимости, лишений. При этом книгу я читала с совершенно сухими глазами. Секрет в том, что автор изымает из повествования, из характеристик героев, из их реплик все элементы, которые могли бы вызвать в нас жалость к ним. О том, какие у каждого героя физические недостатки, мы можем лишь догадываться по косвенным признакам. Даже возраст обитателей Дома преподносится в романе завуалированно. С одной стороны, мы понимаем, что они — дети, но с другой — нас удивляет их мудрость и зрелость. Если учитывать укоренившееся правило не держать в Доме часы, то можно прийти к заключению, что они живут вне времени, а значит и возраст в их мире — понятие относительное.

Другой аспект, с которым я никак не могу согласиться, — это достаточно распространённая практика проводить параллели с «Гарри Поттером». Когда я вижу подобные сравнения, по мановению волшебной палочки я облачаюсь в мантию профессора, в моих руках появляется указка, и мелом на доске я вывожу следующие имена:

Льюис Кэролл «Охота на Старка»

Редьярд Киплинг «Книга Джунглей»

Уильям Голдинг «Повелитель мух»

Рэй Бредберри «Вино из одуванчиков»

Почему? Потому что я тоже люблю играть в ассоциации. Если я анализирую фильм или книгу, мне нравится слышать «диалог межу текстами». Список, который я начертила на воображаемой доске, — лишь маленькая часть увлекательного лингвистического процесса, при котором произведение рассматривается в рамках интертекстуальности (поиск аллюзий, цитат, ситуаций, имён из других произведений). На мой взгляд, говорить о «Доме» как о русском «Гарри Поттере» — это говорить штампами и неосознанно обнажать какую-то ущербную потребность найти аналог многотомному произведению англичанки в русской литературе. Кстати, книга Мариам Петросян к волшебству не имеет никакого отношения. Да простят меня все поклонники поттерианы, но «Дом, в котором» — это философский трактат по сравнению с книгами Дж. К. Роулинг.

Что я считаю самой сильной и, позвольте добавить, уникальной чертой произведения Петросян? Это жанровый сплав — здесь и притчи, и эзотерические этюды, и городской фольклор. Уже спустя какое-то время после прочтения я вдруг поняла, что мне напоминает атмосфера «Дома». Культуру летнего лагеря с его мифотворчеством, ночным сиденьем у костра, когда зарождаются новые симпатии, своего апогея достигает вера в дружбу, появляются прочная иллюзия взросления и обострившееся желание петь душещипательные песни про погибших и невинно убиенных:

В океане средь лазурных волн,

Где дельфины нежатся с пеленок,

Как-то раз попал под рыбацкий борт

Маленький, красивый дельфиненок.

Весь изрезан кормовым винтом,

Оставляя след багрово-алый,

Все быстрее приближалось дно,

А дельфин все звал: “Ну где ж ты, мама!”

Или дворовый шансон, в котором заметен след Достоевского, про «парня молодого, который сделал много злого».

Да, собственно, даже в названии романа Петросян я уловила отголоски школьных уроков музыки, на которых нам доводилось петь:

Дом, это там, куда готов

Ты возвращаться вновь и вновь

Яростным, добрым, нежным, злым,

Еле живым, еле живым.

Дом — это там, где вас поймут,

Там, где надеются и ждут,

Там, где забудешь о плохом –

это твой дом, это твой дом.

Но это я уже говорю о послевкусии, о каких-то осадочных впечатлениях после прочтения «Дома, в котором». А ведь стоит сказать несколько слов и о том, что я испытала непосредственно, когда впервые распахнула перед собой бумажные двери Дома и познакомилась с его обитателями. Их будет много. Вы зайдёте, они окружат вас плотным кольцом, кто-то постоянно будет ещё подходить (а если быть более точной, подползать и приезжать). Когда вы впервые услышите их имена, вы подумаете, что вы оказались в среде обитания Незнайки, только вместо Винтиков, Шпунтиков, Пилюлькина, Синеглазки и Ко вы услышите: Волк, Горбач, Крыса, Курильщик, Лорд, Слепой, Табаки, Русалка, Рыжая и т.д. Вы сразу поймёте о жёсткой стратификации и иерархии в стенах этого заведения. Более сильные не всегда первыми покажут своё главенство, о них расскажут те, кто послабее. Вас обязательно пригласят на Ночь Сказок, которая проводится 4 раза в год и отменяет сон, ему на замену приходят загадочные истории, которые только на первый взгляд кажутся вымышленными, а на самом деле каждая такая сказка — это зашифрованная тайна Дома. Из такого описания можно подумать, что это чтиво для детей, но это заблуждение. Рано или поздно вы начнёте улавливать сходство Дома и привычек его обитателей с заведением и героями из романа Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки». Чаще всего именно диалог с этим произведением я улавливала на страницах произведения Мариам Петросян. Даже эпиграф к «Пролетая над гнездом…» в форме детской считалки подходит к её роману:

Кто из дома, кто в дом, кто над кукушкиным гнездом.

В отзывах на «Дом, в котором» можно часто встретить формулировку, что это книга вовсе не о детях-инвалидах, а о нас. Мне как-то боязно адаптировать такую мысль, так как она сулит груз ответственности — а что если читающий не распознает в героях какие-то черты, присущие самому себе, что если не разделит их страхов? Дом — он на то и дом, что в нём много комнат, коридоров, лестничных проёмов, окон, выходов на крышу, то есть каждый из читающих найдёт свой любимый уголок.

Пробежав глазами то, что я написала выше, не могу сдержать лёгкую улыбку — можно подумать, что я всецело насладилась книгой, прочитала её на лету. На самом деле, «Дом, в котором» дался мне очень тяжело.

Когда знаешь, что автор писала свой роман около 18 лет, то бросая, то возвращаясь к написанному, понимаешь, почему у читателя могут возникать запинки и ощущения топкости. Стилистически книга очень неровная. А могло ли быть иначе? Представляете, как может измениться человек за 18 лет! Мне с трудом удаётся представить, как Мариам Петросян смогла примирить все произошедшие в ней за эти годы изменения, как просто человеческие, так и творческие, и закрепостить себя одним произведением.

Мне кажется, что время иногда губительно влияет на продукт творчества, он как бы перезревает, окисляется от долгого пребывания лишь в сознании творца и на его черновиках или набросках. Что так часто увлекает читателя? Не смелость ли автора?

Лично для меня первая треть романа Петросян была самой сильной, а конец — самым слабым, потому что на последних страницах она попыталась унифицировать своих персонажей и сравнять их под одну гребёнку. В конце было сложно поверить, что речь идёт о тех самых героях, колоритности которых мы удивлялись в первых частях романа.

На середине книги я чувствовала себя заложницей пространства, меня тяготили персонажи, я устала от обилия имён и стоявших за каждым из них историй, от повторяющихся разговоров. Мне оставалось около 300 страниц до конца, когда я решила сбежать из Дома. Из протеста я уткнулась в испанскую книгу. Казалось, что мне требуется кислород в виде другого языка и другой картинки перед глазами. Но меня тяготил отложенный тяжеловесный том. Мне всегда неспокойно, когда я знаю, что где-то рядом лежит незаконченная книга. Поэтому я решила вернуться. То ли от осознания собственного подвига (завершить начатое), то ли от прилива нежности к персонажам, с которыми придётся попрощаться, я дочитывала книгу, дыша полной грудью.