Родилась она в самом сердце Италии - недалеко от Рима, среди Сабинских гор, где некогда, по преда­нию, римляне похитили сабинянок, а много позднее святой Бенедикт основал первые монастыри. В Субиа-ко, родном городе Джины, совершил одно из своих чудес святой Франциск Ассизский: он превратил уви­денные им в монастырском саду тернии в розы, и розовый сад существует там до сих пор. То есть место, где появилась на свет девочка, несло в себе массу смыслов, и земных - сабинские красавицы - и небесных. Удивительным образом и в самой Лоллобриджиде сочетаются чувственность и некая отстра­ненность, словно она на себя чуть свысока смотрит.

Тот факт, что в семье растут одни девочки, плотник Джованни Лоллобриджида и его жена Джузеппина воспринимали  философски: да, сына бог не дал, но зато уж дочери - истинное благословение. 

«Отец часто ворчал, что четыре девчонки в доме - это вечная головная боль, но в глубине души был за нас спокоен, - вспоминала впоследствии Джина. - Знал, что каждая, когда придет время, запросто найдет себе хорошего мужа».

Недаром девочкой она вовсе не стремилась привле­кать к себе внимание и отличалась тихим нравом, тем более что отец плотник, человек серьезный и патриар­хально настроенный, воспитывал четырех своих дочерей в строгости. Здоровенькая, смышленая и очаровательная уже с младенчества, она росла в убеждении, что ничем не отличается от других детей. Ну разве что титулом «Самый красивый ребенок Италии», полученным в три года, и некоторой склонностью к уединению.  Отец, хоть Джина и была его любимицей, старался держать дочку в ежовых рукавицах. Верный убеждению, что единственное богатство бедной девушки - это доброе имя, Джованни наложил запрет на долгие прогулки без сопровождающих, разговоры c мальчиками, походы в кино и фривольную одежду, к которой, в частности, относил брюки.

«Меня считали тихоней. - рассказывала она. - Я не любила игр и большую часть времени проводила в одиночестве. Мне было достаточно собственного общества. Я рисовала, пела, лепила из речной глины забавные фигурки».

Впрочем, детство и юность в старинном Субьяко Джина всегда вспоминала с нежностью - несмотря на войну, голод, расползающуюся от ветхости одежду. День, когда удары союзной авиации разнесли дом Джованни в щепки, стал для семьи настоящей трагедией: бывшие деревенские бедняки превратились в абсолютно нищих. Надеясь найти убежище и пропитание в Риме, Джованни вместе с женой и детьми пешком отправился в Вечный город. Всю дорогу Джина прорыдала - в Субьяко ей пришлось оставить своего любимого ослика. 

Миловидные сестры Джины сделали ставку на внешность и решили штурмовать кинокомпании. Им и правда удалось получить работу в кинобизнесе - билетершами в римских кинотеатрах. Удивительно, но сама Джина, у которой шансов получить работу в кино было куда больше, чем у сестер, на съемочную площадку не рвалась: «Честно говоря, киноактеры казались мне людьми недалекими. Театр -другое дело». Речь, разумеется, шла об оперном театре. 

Впоследствии Джина часто говорила, что ее оперная карьера не состоялась по двум причинам. Во-первых, она мечтала учиться вовсе не классическому вокалу, а рисованию, к которому у нее были врожденные способности, - свои первые деньги Джина заработала, рисуя портреты на римских улицах. Но заработок уличной художницы был скуден, и это вторая причина, почему мир так и не получил в лице Лоллобриджиды оперную примадонну - якобы педагоги требовали за свои уроки слишком высокую плату. Милое сопрано Джины на бриллиант не тянуло. Заниматься с ней бесплатно охотников не нашлось, а цена, которую назначил некий авторитетный педагог по вокалу, привела Джину в ярость - она не желала расплачиваться своим телом. Ее первые годы в столице были полны унижений и разочарований. Вслед за преподавателями вокала учителя живописи тоже отказали Джине в сколько-нибудь серьезном будущем. 

Однако у Джины Лоллобриджиды было кое-что, выгодно отличавшее ее от большинства сверстниц: практичный, трезвый, неженский ум. Она рано поняла, что эмоции - не лучший советчик в вопросах устройства собственной жизни. «Я не из тех, кто, потерпев неудачу, запрется в комнате и будет жалеть себя», - до сих пор любит повторять Джина. Не получилось с пением, не вышло с рисованием - что ж, жизнь на этом не кончается.

«Какая цель у человека, сделавшего актерство своей профессией? - задавала вопрос Джина. - Найти средство от одиночества. Многие пытаются сохранить красоту, я же никогда к этому не стремилась. А вот одиночества боялась с детства, хотя пово­да вроде не было. Запертая на ключ дверь пугала меня больше самой страшной сказки. Я до сих пор не могу оставаться в комнате одна дольше пяти минут. Когда пришла поступать в актрисы, то читала басни и хорошо читала, поэтому была уверена, что мне прямая дорога на сцену. Меня приняли. И только спу­стя годы я поняла, что дело не в баснях: я бежала от одиночества». 

Говорят, что во время встречи с Мэрилин Монро икона американского кино кокетливо заметила: «Меня называют американской Лоллобриджидой». На что Джина ответила: «А меня – итальянской Мэрилин Монро».

Несмотря на отсутствие какого-либо актерского опыта-упоминание о школьных спектаклях в Субьяко изрядно развеселило агента, - очень скоро Джина стала любимицей ассистентов режиссеров»: «Я была очень дисциплинированной. Другие молодые актрисы могли загулять со своими парнями, уехать на море, сорвать съемки. Я-никогда, и ассистенты режиссеров это знали». Эту основательность Джина перенесла и в личную жизнь. 

«Юность, любовь, красота - все это прекрасно, но так быстро проходит, - обмолвилась она в одном давнем интервью. - Единственное, что с годами не теряет ценности, - это крепкая семья: надежный муж. здоровые дети, достаток в доме».

Избранник, с которым Джина познакомилась новогодней ночью 1946 года, полностью отвечал ее представлениям о хорошем муже - за одним исключением: он был иностранцем. Впрочем, у югослава Милко Скофича был козырь, способный побить «неправильное» происхождение: профессия врача.  Джузеппина была счастлива: именно о таком зяте она и мечтала. Скофич имел хорошую репутацию, отличное здоровье, привлекательную внешность и относился к Джине с подчеркнутым уважением. Его не отпугнули ее бедность, профессия актрисы и ее главный, с точки зрения матери, недостаток: худоба. Осиная талия, которая сделает Джину знаменитой, всю жизнь служила причиной расстройства Джузеппины: «Мама всегда пыталась меня подкормить и говорила, что нормальная женщина должна быть «в теле» - иначе как она родит здоровых детей?» 

К славе, как и к собственной красоте, Джина Лоллобриджида всегда относилась с изрядной долей иронии. Трезвая оценка своих актерских способностей позволила ей избежать многих разочарований. Однажды во время интервью она довольно жестко оборвала Милко, когда тот начал велеречиво говорить о «таланте Лоллобриджиды».

«Вчера я была слишком тощей и слитком вертлявой, а сегодня превратилась в идеал женской красоты, - изумлялась Джина. - Все спрашивали меня, что я ем, сколько я сплю и какого предпочитаю модельера. Я не знала, что отвечать. Ем и сплю, сколь ко хочется. Ношу платья, которые шьет мама. Звучит не слишком роскошно, но зато правда».

Правда - да не вся. По совету Милко Джина тщательно выстраивала имидж простой итальянской домохозяйки, верной жены и нежной матери. Скофич, к тому времени оставивший врачебную практику, продал фотографии новорожденного сына журналам, хотя Джина очень просила его не превращать их семейную жизнь в инструмент рекламы. Однако чувства жены Милко больше не интересовали: вся семья теперь работала на идеальный образ Джины, а сама она получила разрешение «делать что угодно, при условии, что это не просочится в прессу».

«Я не проснулась знаменитой! Я работала семь лет, прежде чем у меня получилось что-то стоящее! Никому не сосчитать часов, которые съемочная площадка отняла у моего мужа и семьи. Не говорите, что мне просто повезло!».

Наверно, это и стало началом конца их брака. После роли Эсмеральды в фильме «Собор Парижской Богоматери» Джина окончательно перестала быть для Скофича просто женщиной - теперь он называл ее на людях «великая актриса Лоллобриджида» и требовал для нее королевских почестей. Джина, по ее словам, чувствовала себя скорее «конной статуей», чем живым человеком. Но браком своим по-прежнему дорожила - ведь она была итальянкой. Кроме того, у нее было утешение - сын Милко-младший, красивый мальчик, которого режиссеры постоянно пытались пристроить в кадр. Особенно настойчив был Карло Понти, и однажды Джина не выдержала: «У моего ребенка нет необходимости начинать работать в пять лет!».  Вскоре она предложила мужу расстаться. Разрыв с мужем Лоллобриджида переживала очень болезненно. Для нее, итальянки, развод был настоящим жизненным крахом. Скофич погиб в автокатастрофе через несколько лет после развода. 

Отношения с Милко-младшим Джина выстраивала разумно, стараясь не превратиться в типичную итальянскую мамашу. «Конечно, мне хотелось баловать его, но я понимала, что мальчик должен быть сильным. Трудно расти, зная, что твоя мать знаменитость. Это может сломать кого угодно. Я не преувеличу, если скажу, что иногда ради блага Милко мне приходилось жертвовать своими материнскими чувствами».

Верная себе, Джина хранила личную жизнь в секрете. Красивая, яркая, острая на язык, она была любимицей страны, «национальной Джиной», все-итальянской гордостью. Поэтому ее решение закончить актерскую карьеру стало шоком. На улицах Рима даже прошло несколько демонстраций. Люди несли плакаты с призывом «Джина, останься!». По ее собственному признанию, Лоллобриджида, которой было тогда чуть за сорок, и сама чуть не плакала от такого бурного выражения любви. Однако менять решение, принятое с холодной головой, она не стала.

«У меня, наконец, есть время делать то, что мне действительно нравится!» - с восторгом говорила она. когда ее спрашивали, каково ей без кино. Судьба сделала очередной виток: когда-то неудачливая художница стала кинозвездой, теперь бывшая кинозвезда превратилась в известного фотографа и скульптора.

Сказать честно, художественная ценность Джининых работ никого не интересовала. Фидель Кастро, Сальвадор Дали, бесчисленные спортивные звезды - все позировали ей лишь потому, что знали ее как «великую Лоллобриджиду». «Я быстро поняла, что с таким же успехом могла стоять перед ними с садовой лейкой вместо камеры, - говорила Джина. - Журналы охотно сотрудничали со мной не потому, что снимки были хороши, а потому, что людям было любопытно взглянуть, чем теперь живет обладательница «самого красивого бюста Италии». Ее это не обижало, скорее подталкивало совершенствоваться. В пятьдесят с лишним Джина не побоялась снова стать ученицей - она брала уроки живописи и ваяния, часами ассистировала профессиональным фотографам. Она снова училась.

Джина занялась благотворительностью, попробовала даже сделать карьеру в политике, но вовремя остановилась: «Я хотела бы помогать людям, но, немного пообщавшись с профессиональными политиками, поняла, что у них совершенно другие цели. Мне там делать нечего».

Сейчас Джина живет на своей роскошной вилле неподалеку от Аппиевой дороги в Риме. Много путешествует, рисует, снимает. Интервью дает охотно, но превращаться в памятник самой себе не желает: «Я не хочу говорить о прошлом. У меня еще есть будущее, давайте поговорим об этом!» Она уверяет, что ни о чем не жалеет. Ну разве что о том, что так и не встретила мужчину, с которым бы действительно захотела связать жизнь.