Доброго времени суток :)

Мы продолжаем цикл постов о жизни Мэрилин Монро.

Если вы с нами впервые: http://www.spletnik.ru/blogs/pro_zvezd/146386_ochen-podrobno-o-zhizni-merilin-monro-chast-3-podrostok

Ранее мы остановились на том, что Норма Джин познакомилась с Джимом Догерти. Ему будет суждено стать ее мужем и пережить расставание, вызванное желанием Нормы Джин быть моделью и актрисой. 

Начало отношений.

Осенью 1941 года Джим работал на авиастроительном заводе фирмы «Локхид», разъезжал на открытом голубом «Форде» и поочередно назначал свидания нескольким девушкам; особенно серьезно он раздумывал по поводу одной из них — некоей Дорис Дреннэн, — пока та его не бросила. «Ты не смог меня удержать», — вот в чем она его обвинила.

Вот он и с Дорис Дреннен, как говорят, королевой красоты Санты Барбары:

Любопытно, что Норма впоследствии очень ревновала Джима к Дорис, о чем та даже не догадывалась, считая девушку застенчивой и одинокой.

Джим казался Норме Джин (как она сказала позже) «идеалом мужчины», главным образом по причине своих усиков («она была восхищена ими», — утверждал Доухерти); и действительно, их щеточка должна была напоминать девушке таинственного Стэнли Гиффорад а также Кларка Гейбла и Эррола Флинна; кроме всего, усы прибавляли молодому человеку немного возраста и солидности. «Неплохой старичок!» — так выразилась о нем с одобрением Норма Джин.

Стенли Гиффорд справа:

Что касается Догерти, то вот его слова: «Я обратил внимание, что она была премилой и симпатичной девчоночкой, которая считала меня бесподобно выглядящим в белых рубашках, но для меня она была не более чем ребенком, потому как в нашем возрасте пять лет представляют собой огромную разницу».  О том, чтобы назначать свидания, не могло идти и речи.

Однако ни Джим, ни Норма Джин не оценили в должной мере напора Грейс Годдард, которая взяла на себя роль свахи. Едва увидев блеск в глазах своей воспитанницы, она тут же приступила к действиям, «ловко маневрируя Нормой Джин так, чтобы я обратил на нее внимание». 

Переломным моментом в их отношениях с Нормой стал праздничный прием по случаю Рождества Христова. Во время свободного танца Норма Джин находилась к Джиму (как он вспоминает) «чрезвычайно близко, смежив веки, так что даже Грейс и Док видели, что я для них уже больше чем просто хороший сосед. Я, как никогда в жизни, получал удовольствие от танцев с этой маленькой девочкой, которая, впрочем, уже и сама себя не чувствовала таковой, да и мне не казалась такой уж маленькой».

Грейс, которая жаждала ускорить вступление Нормы Джин в зрелый возраст, всячески поощряла их к упрочению знакомства. Она давала девочке деньги на развлечения, чтобы девочка почаще выбиралась в Джимом. Грейс запаковывала на пикники ленч, и таким вот образом Джим почувствовал себя счастливым тем, что проводит уик-энды с очаровательной, вызывающей всеобщее восхищение и ничего не требующей Нормой Джин.

Их встречи носили вполне невинный характер. «Она очень ловко держала меня в повиновении», — резюмировал Джим. Молодые люди беседовали о войне, о школе и о многом другом, и Норма Джин искренне призналась Джиму, что она — незаконнорожденная безотцовщина, чем не вызвала в том ни сочувствия, ни неприязни. «Мне было с ней невероятно хорошо», — говорил Джим; Норма Джин оказалась лучше развитой физически, нежели большинство пятнадцатилеток; кроме того, она полностью полагалась на мужскую опеку Джима и восхищалась всем, что он делал. Ему, понятное дело, подобное обожание невероятно льстило.

В начале 1942 фирма мужу Грейс предложили работу ,а для этого нужно было переехать. И Норму Джин они с собой взять не могли (или не хотели?). И Грейс говорила, что "работает над чем-то невероятным для Нормы Джин"

Ее решения фатально воздействовали на Норму Джин, которая немедленно сочла, что в очередной раз с ней обошлись как с бесполезной вещью. Это подтверждает и Догерти:

...с этого момента Норма Джин потеряла уважение к Грейс. У нее сложилось такое впечатление, что ее еще раз оттолкнули, что ее выставили из очередного дома... Дело в том, что Грейс ранее пообещала Норме Джин, что та уже никогда больше не будет испытывать неуверенности в своем завтрашнем дне, и бедная девушка полагала, что своими нынешними действиями Грейс нарушила данное ею обещание.

Вскоре, в конце января, планы начали реализоваться. Здоровье Аны Лоуэр несколько поправилось, и после того, как начался второй семестр второго года обучения, а Годдарды полностью подготовились к отъезду, Норма Джин вернулась к Ане на Небраска-авеню и начала посещать университетскую среднюю школу, располагавшуюся в симпатичном здании, возведенном в испанском стиле на углу Вестгейт-авеню и Техас-авеню.

Вот  и школа:

В школе часть одноклассников заметила перемену в ее поведении: «Она стала шумной, — утверждал Том Ишии. — Разговаривала Норма слишком громко, и некоторые стали считать ее слегка пристукнутой». Когда Годдардам подошло время уезжать (а это помимо всего означало для девушки еще и утрату новой подруги, Бебе), эмоциональный вакуум прошлого и ненадежное настоящее просто подталкивали Норму Джин к тому, чтобы искать опору в Джиме. Ситуация еще более усложнилась, когда в марте оказалось, что пребывание Нормы Джин на Небраска-авеню вскоре вынужденным образом подойдет к концу, поскольку у Аны снова разболелось сердце.

И тогда-то все и случилось. Вопрос исходил не от Джима, не от Нормы Джин и даже не от Грейс, которая была слишком хитроумна, чтобы его задать.

Это Этель Доухерти  (его мать) напрямую обратилась к сыну с предложением:

— Годдарды переезжают в Западную Виргинию и не берут с собой Норму Джин. Девушка не может больше жить у миссис Лоуэр, а это означает, что ей придется возвратиться в сиротский приют и оставаться там до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать.

— Да. Понимаю, — только и вставил Джим.

— Грейс хочет знать, не собираешься ли ты жениться на Норме Джин. В июне ей исполняется шестнадцать — а этот возраст в Калифорнии уже позволяет девушке вступать в брак.

«В тот момент мне пришло в голову, — многие годы спустя рассказывал Доухерти, — что в свои шестнадцать Норма Джин слишком уж молода для меня. Я тогда вовсе не думал о женитьбе на ней, и я бы на самом деле не сделал этого... но согласился, поскольку мне предстояло вскоре идти в армию и у меня было ощущение, что под крылом моей матери она найдет себе дом. Ну, и я, конечно же, считал ее чудесной девушкой, с которой мне будет хорошо. Сама Норма Джин одобрила эту идею».

Но она поступила так исключительно потому, что у нее не было выбора. Позже Мэрилин сказала, что вышла замуж за Джима, поскольку «благодаря этому не надо было возвращаться в сиротский дом». В середине марта, через два дня после отбытия Годдардов в Западную Виргинию, Норма Джин ошарашила учителей и одноклассников, заявив, что бросает школу, потому что в июне выходит замуж; с этого дня ее больше ни разу не видели на уроках, и тем самым в середине второго года обучения в средней школе ее формальное образование завершилось. Прекращение учебы не давало ей позднее покоя и стало причиной комплекса неполноценности.

«Весь этот брак организовала и устроила Грейс Мак-Ки, — призналась через многие годы Мэрилин Монро. — У меня не было абсолютно никакого выбора. Что тут еще можно добавить? Они не могли меня содержать и были вынуждены что-нибудь придумать. Вот так я и выскочила замуж». И далее: «Впоследствии мне все случившееся казалось сном — как будто бы этот факт вообще никогда не имел места. И ничего хорошего из этого не вышло».

 Однажды днем он, его мать Этель, Норма Джин и Грейс потягивали кока-колу. Вдруг девушка спросила, а не может ли она выйти замуж за Джима, «но не заниматься с ним сексом».  Однако Грейс, ни секунды не размышляя, ответила: «Не огорчайся. Научишься». Как будто речь идет о приготовлении курицы. 

1 июня 1942 года Норме Джин минуло шестнадцать лет. В следующее воскресенье они вместе с Джимом нашли однокомнатную квартирку в районе Шерман-Оукс, по улице Виста-дель-Монте, 4524. Этот дом она с удовольствием обустраивала. В эти моменты говорил, что "понял как сильно любил ее". "Иногда мне казалось, что у меня сердце из груди выпрыгнет" - писал Джим. 

Вот домик: 

19 июня 1942 года, в пятницу вечером, точнее, в половине девятого, пастор Бенджамин Лингенфелдер открыл церемонию, проходившую в доме семейства Честера Хоуэлла (друзей Грейс), на Сауз-Бентли-авеню, 432, в западной части Лос-Анджелеса.

Вот этот дом: 

В газете появилась заметка "Догерти будут жить в Ван Найс" : 

Все носило импровизированный и немного сюрреалистический характер. Девушка, которую Норма Джин едва знала по университетской средней школе, выполняла функции ее подружки; Марион, брат Джима, был шафером, а племянник Джима, Хью, нес на бархатной подушечке обручальные кольца. Жених вспоминал, что невесте «понравилась крутая лестница в холле, выглядевшая совершенно как в кино. Но она настолько тряслась от лихорадочного возбуждения, что едва могла устоять на ногах». Джим тоже передвигался не совсем уверенно — «я чувствовал себя немного не в своей тарелке, поскольку брат перед самым приездом влил в меня двойной виски».

На церемонии так же была приемная семья Болендеры, в тот день Норма Джин видела их в последний раз.

Торжество прошло великолепно, но сразу после церемонии, когда был небольшой праздник, случилось одно неприятное событие.
Кто-то спросил где планируется отмечать свадьбу. Норма Джин ответила, что обычно сторона невесты принимает. "Так и есть, милая, - подхватила одна из соседок-лицимерок,- Но у тебя же нет родителей". Лицо Нормы Джин было очень печальным. 

А вот и снимки с самой церемонии: 

Скромный прием проходил в расположенном неподалеку ресторане  The Florenеtine Ganrdens, где какая-то юная артисточка, развлекавшая свадебных гостей другой пары молодых, вытащила Джима Доухерти на сколоченную наспех сцену, чтобы тот станцевал с нею. Вернувшись к столику, он застал свою свежеобретенную супругу «не слишком довольной. Она посчитала, что я строю из себя непонятную обезьяну, и была права». В четвертом часу утра молодожены прибыли в свой дом в Шерман-Оукс.

Ресторан: 

Из всех впечатлений, действий и переживаний этого дня Джиму Доухерти особенно запало в память одно воспоминание: невеста «на протяжении всего дня не выпускала мою руку и, даже держась за меня, смотрела мне в глаза так, словно боялась, что я исчезну навсегда, если вдруг выйду из комнаты».

Полноценного медового месяца у них не было. Но они провели выходные за рыбалкой.

Фото того уикенда:

Джеймс Доухерти неизменно утверждал публично, что «в нашем браке никогда не было никаких проблем... пока я не захотел увеличения семьи, а она не захотела делать карьеру». Такого рода формулировки представляют собой ясное выражение традиционного подхода к супружеской паре как к союзу, где доминирует мужчина.

 Однако в тех комментариях Джима, которые впоследствии не попали в опубликованные интервью с ним, содержится более искренняя оценка щекотливых аспектов их супружеского альянса. «Ни за что на свете я не женился бы во второй раз на киноактрисе, — признавался он. — У нее в голове было только одно: стать звездой, — и она отбросила всё на свете ради того, чтобы непременно добиться поставленной цели. Думаю, что в большой степени это была работа Грейс».

Что касается Нормы Джин, то она через много лет сказала так: «Я в связи с этим браком не горевала, но и не чувствовала себя в нем счастливой. Мы с мужем редко разговаривали. И вовсе не потому, что были обижены или поссорились. Просто нам нечего было сказать друг другу. Я умирала от скуки».

«Я на самом деле не знала, где нахожусь и что должна делать», — вспоминала она позднее об этом моменте жизни.

Доухерти вынужден был признать:

Она была настолько впечатлительна и не уверена в себе, что я осознал свою неспособность обращаться с нею. Я знал, что она совсем молода и что ее чувства весьма ранимы. Норма Джин думала, будто я зол на нее, если хоть раз, выходя из дому, я на прощание не поцеловал ее. Когда вспыхивала ссора — а это происходило постоянно, — я чаще всего говорил: «Замолчи!» или даже «Заткнись!» и укладывался спать на диване. Проснувшись через час, я обнаруживал ее спящей рядышком со мною или сидящей неподалеку на полу. Одновременно Норма Джин была весьма снисходительной. Никогда в жизни она не таила ни на кого обиду. Мне казалось, будто я знаю, чего она хочет, но то, о чем я думал, никогда не оказывалось тем, чего она хотела в действительности. У меня складывалось впечатление, что Норма Джин играет какую-то роль, готовясь к тому будущему, которого я не мог предвидеть.

Он быстро стал отдавать себе отчет в том, что в большей мере является для нее отцом и опекуном, нежели мужем. «Норма Джин обращалась ко мне "папуля". Когда она упаковывала для меня что-нибудь перекусить на работу, то я часто находил внутри записочку вроде: "Дорогой папуля, когда ты будешь читать это, я буду спать и видеть тебя во сне. Обнимаю и целую тебя. Твоя маленькая девочка"».

Джим часто любил уходить гулять, оставляя Норму Джин одну, что заставляло девушку плакать. В своих воспоминаниях он говорил об этом с сожалением. Джим предпочитал оставлять часть заработка себе на карманные расходы, но Норма Джин просила у него дополнительных денег и транжирила их в первую очередь на подарки для него же самого, причем довольно дорогие, скажем, на сигары фирмы «Ван-Дайк» или на новые шелковые рубашки — словно бы она хотела купить любовь мужа за его же собственные деньги.

Принципиальные различия в степени их эмоциональности стали видны уже летом. С того момента как застрелили ее любимого пса Типпи — а это случилось десять лет назад, — Норма Джин была чрезвычайно чувствительна к страданиям животных. «Она любила их всех и всегда старалась подбирать бродячих или заблудившихся тварей», — утверждала Элинор Годдард;  Поэтому, когда однажды вечером Джим возвратился домой с убитым кроликом, подготовленным к разделке, Норма Джин не могла перенести этого зрелища и едва ли не впала в истерику. Сама мысль о том, чтобы съесть бедное животное, пробуждала в ней неописуемое отвращение. Однажды она увидела корову, которая стояла в загоне, а на улице был сильный ливень. Девушка открыла ворота, пытаясь затащить животное домой, думая, что корове в гостиной будет лучше, чем на улице.

Она  легко допускала кулинарные промашки. Процеженный кофе вдруг оказывался приправленным солью; местная разновидность виски подавалась на стол неразбавленной, причем в четырехсотграммовых стаканах; не было конца вечным порциям морковки с отварным зеленым горошком, поскольку юной хозяйке как-то сказали, что еда должна являть собой приятное для глаза колористическое сочетание; наконец, когда муж после воскресной рыбалки возвратился с уловом, то жена не знала, как приготовить рыбу. Когда же Норма Джин подача форель фактически в сыром виде, то Доухерти язвительно буркнул: «Надо тебе научиться хоть время от времени варить нормальный обед», на что она отреагировала плаксивым ответом: «Какой же ты все-таки ужасный грубиян». Далее последовал страшный скандал, закончившийся лишь тогда, когда Джим втолкнул ее — полностью одетую! — под холодный душ. «Потом я пошел прогуляться, а когда вернулся, то она уже остыла и пришла в себя». Такое отношение со стороны мужа совершенно естественным образом привело к тому, что в ней еще более выросло ощущение собственной бездарности, а также страх, что ее бросят.

Что касается их интимной жизни, то Доухерти в компании часто говорил с восторгом: «Наше супружество было идиллией и в постели, и вне нее». В соответствии с этим ему обычно приписывается представление Нормы Джин как ненасытной нимфоманки, которая во время автомобильной поездки кричит мужу: «Съедь-ка здесь с шоссе! Съезжай быстренько!» Неутомимо домогаясь постоянных сексуальных контактов, она якобы заново определила значение термина «нарциссизм». Все эти байки не найдут подтверждения в неопубликованных и куда более сдержанных воспоминаниях Догерти.

Еще важнее то, что все эти байки категорически отличаются от того, что Норма Джин в частном порядке рассказывала друзьям. Режиссеру Элиа Казану она доверительно призналась позднее, что не любила «ничего из того, что делал со мною Джим, за исключением поцелуев», и после этих слов деликатно прикоснулась к своей груди; Джим, достигнув удовлетворения, обычно тут же засыпал, оставляя ее возбужденной, смущенной и недовольной. Она открыто разговаривала о своем браке с Доухерти и с другими друзьями. В искренних, но полных рассудительной сдержанности воспоминаниях она — не то чтобы принимая все это особенно близко к сердцу, а скорее в попытке самооправдания и, в меньшей степени, осуждения — говорила так:

Разумеется, степень моей информированности о сексе оставляла желать лучшего. Скажем так: некоторые вещи казались мне более естественными, чем другие. Хотелось попросту удовлетворить его, и сначала все это казалось немного странным. Я не знала, хорошо ли я это делаю. Поэтому спустя какое-то время супружество стало мне безразличным.

«Ее интеллект наверняка отличался от среднего, — признавал Доухерти в частном порядке. — Она мыслила более зрелым образом, чем я, поскольку ей досталась более тяжелая жизнь». Он считал свой брачный союз некой услугой, которую он оказал потрясающей и привлекательной девушке, а также «симпатичной идеей» организовать самому себе приятную жизнь; кроме всего прочего, Доухерти полагал, что благодаря этому супружескому союзу он обеспечит Норме Джин дом у своей матери, когда сам отправится на войну.

 Похоже, оба они отдавали себе отчет во всей сложившейся ситуации, поскольку единогласно и категорично приняли решение по самому важному внутрисемейному вопросу: детей у них не будет. Во всяком случае, Норму Джин, которая сама была пока почти ребенком, «повергала в ужас мысль о беременности... Женщины в моей семье никогда не были в состоянии справиться с материнством, а я все еще продолжала привыкать к роли жены. О том, чтобы стать матерью, я думала как о событии весьма и весьма отдаленном». Отдавая себе отчет в имеющихся у них супружеских проблемах (и памятуя о возможной воинской службе), а также осознавая все большее расхождение их взглядов на будущее, Доухерти был более бесцеремонным: «Я требовал применения противозачаточных средств».

В середине 1943 они перебрались в другой дом, где познакомились с несколькими супружескими парами и часто проводили время вместе. Норма Джин обожала танцевать, разбивала пары, переходя от одного партнера к другому, заливалась смехом и без конца кружилась. Джим становился ревнивым, видя, как действуют на мужчин ее полные очарования движения. «Норма Джин была слишком красива, — вспоминала Элида, сестра Джима. — Она ничего не могла поделать, когда жены друзей, глядя на нее, испытывали такую зависть, что охотно сбросили бы ее со скалы». Тем летом, как вспоминает Доухерти, во время уик-эндов они часто выбирались позагорать на пляж в Санта-Монике или в лос-анджелесской Венеции, где Норма Джин привлекала всеобщее внимание, «поскольку [как утверждал Джим] носила купальник на два номера меньше, чем надо было!».

Когда они жили в Ван-Найсе, Норма Джин приютила отбившуюся от какого-то дома шотландскую овчарку-колли, к которой очень сильно привязалась, — она дала псу имя Маггси и каждый день уделяла много часов вычесыванию и купанию собаки, а также ее дрессировке.

Маггси: 

Если Норма Джин не занималась Маггси, то основную часть дня посвящала уходу за собственной внешностью и культивированию своей красоты. Она постоянно опробовала новую косметику, принимала длительные ванны и множество раз в день промывала лицо водой с мылом, чтобы предотвратить появление прыщиков и (как она верила) улучшить кожное кровообращение. «В вопросах собственной внешности она была перфекционисткой, — вспоминает Доухерти. — Если она чем-либо и выделялась, то чрезмерно критическим отношением к себе».

Ничего странного, что у Нормы Джин по-прежнему не было близкой подруги. Единственное общество, где она хорошо себя чувствовала, составляли дети — племянники и прочие родичи ее мужа, малышня, которую она обожала нянчить, купать, чистить их платьица и костюмчики, играться с ними, читать им сказочки и тому подобное. «Уже само ее присутствие в комнате доставляло детям радость», — заметил в этой связи Доухерти. С другой стороны, он припоминает, что часто видел печаль и какое-то то ли замешательство, то ли ошеломление, рисующееся на ее лице, когда он возвращался домой, — словно бы она боялась, что он не вернется.

Переезд.

Дмижи получил приказ приступить к командованию взводом призывников на учебной базе морской службы, куда его жена приехала вместе с Маггси под самый конец 1943 года.

Так они переехали на остров Каталина, где Джим служил в торговом флоте. В 1943 и 1944 годах в семействе Доухерти часто вспыхивали конфликты. «Пока она была зависимой от меня, все у нас складывалось на самом деле хорошо», — сказал Доухерти много лет спустя. Но его семнадцатилетняя жена в то время начала медленно пересматривать заново и переоценивать как

преимущественное положение мужа в семье, так и свою зависимость от него. Потратив половину месячных заработков на оплату жилья, Доухерти вместе с женой, собакой и всем домашним скарбом перебрался в квартиру, расположенную на склоне близ Эвелона, где его задача по-прежнему состояла в обучении рекрутов для Корпуса торгового флота.

Норма Джин великолепно отдавала себе отчет в красоте своего тела и знала, что нравится мужчинам. Моя жена постоянно отправлялась вместе с Маггси на прогулки, одетая в плотно облегающую белую блузку и ничуть не менее облегающие белые шорты, с ленточкой в волосах. Выглядела она при этом как мечта, прохаживающаяся по улице».

Думаю, речь идет о вот этот ее наряде: 

Давайте отвлечемся от текста и посмотрим на сохранившиеся снимки:

Норма Джин посетила зоопарк:

Кто не любит пингвинов? :

Там же они сблизились с несколькими парами, которые так же жили на острове:

Именно так и воспринимали ее десятки солдат, на глазах которых Норма Джин любила в оздоровительных целях совершать моционы в «куцем купальном костюмчике»; Доухерти вспоминает, как он жаловался: «Каждый тип на пляже мысленно насиловал ее!» Тогда же Норма Джин начала заниматься с гантелями под руководством местного тренера.  

В ту зиму однажды вечером на остров приехал знаменитый оркестр Стэна Кентона, чтобы выступить там со своей программой. Подавали пиво и коктейли, но Норма Джин пила исключительно безалкогольные напитки, а также настой на полевых травах, приправленный имбирем; она все еще в какой-то степени была воздерживающейся от спиртного приверженкой Христианской науки и «племянницей» тети Аны.

За время семичасового бала и концерта Доухерти всего лишь однажды смог протанцевать со своей женой, которая в тот вечер оказалась наиболее популярной партнершей для танцев, и кавалеры буквально расхватывали ее. Он запомнил, как стоял в сторонке и слушал комментарии мужчин, обменивавшихся замечаниями по поводу прелестей его жены. «Признаюсь, я в тот момент испытывал ревность, а не гордость за нее», — сказал он через много лет после развода.

И вот в разгар веселья, когда музыканты старались изо всех сил, а пары столь же неутомимо кружились в танце, Доухерти внезапно оповестил жену, что они скоро уходят.

— Я пойду с тобой домой, но собираюсь вернуться, — ответила Норма Джин. — Мне здесь ужасно весело.

— А где же ты будешь спать, дорогуша?

— Не понимаю, о чем это ты?

— Очень просто: если ты оставишь меня одного и придешь сюда, тебе незачем возвращаться домой!

Эту битву он выиграл, но жена отыгралась на нем и остроумно, и эффективно. Вскоре после этого танцевального вечера Доухерти, как-то днем вернувшись домой немного раньше обычного, обнаружил двери квартиры запертыми на ключ, что не было у них в обыкновении. Когда он постучал и громко позвал жену, Норма Джин ответила: «Это ты, Билл? Ой, подожди минутку!» Тогда Доухерти заявил ледяным тоном, что это он. «Ох, извини, — раздалось в ответ. — Я не ждала тебя так рано, Томми!» Все это время из-за дверей доносились какие-то тупые удары, отчетливый шум от передвигаемой мебели и (в чем Доухерти был особенно убежден) отзвуки приглушенного разговора. Поскольку в домике не было задних или кухонных дверей, которые дали бы любовнику возможность быстро скрыться, то Джим предполагал, что застал жену врасплох на месте преступления и что все его наихудшие опасения в конечном итоге подтвердились, а ревность оказалась более чем обоснованной.

Едва не теряя рассудок от бешенства, он рявкнул еще раз — и тогда жена открыла входную дверь, чтобы встретить его с широкой улыбкой на лице. Она была одна, обернутая в махровое полотенце, поскольку Джим прервал ее в момент принятия душа. Его ничем не оправданный взрыв злости показал, что он может быть бессмысленно, по-мальчишески ревнивым и что в нем нет ни капли доверия собственной жене. 

У Нормы Джин не было никого другого, на кого она могла бы положиться, и потому она чувствовала себя чрезвычайно несчастной, когда весной 1944 года ее мужа отправили в южноазиатскую зону боевых действий на Тихом океане. «Она заклинала меня не уезжать, — вспоминал он впоследствии, а когда я сказал, что у меня нет выбора, умоляла, чтобы у нас был ребенок — тем самым она будет иметь меня рядом с собою. Но я знал, что ей было бы очень трудно с младенцем, причем не только из финансовых соображений. На самом деле она еще не дозрела до материнства. И я сказал, что дети у нас появятся позже, уже после войны».

Несмотря на то, насколько запутанным и неоднозначным было ее отношение к Доухерти и к браку, вместе с отъездом мужа в Норме Джин ожило давнее чувство одиночества и отверженности. «Ей хотелось иметь что-то или кого-то, к кому она могла бы все время прижиматься», — вспоминал Доухерти, — так, как это было в день его убытия на службу, когда он осушал ее слезы и утолял страдания.

Будучи теперь женой солдата, отправленного за океан, Норма Джин переехала к свекрови на Хермитейдж-стрит, 5254, в северной части Голливуда.

Тот самый дом:

Этель Догерти работала в расположенном неподалеку Бербанке в качестве санитарки на фабрике фирмы «Рэйдиоплэйн компани».

Этель и Норма Джин:

В апреле 1944 года Этель нашла там работу и для Нормы Джин — неприятное, но дающее постоянный заработок занятие по нанесению на фюзеляжи самолетов вонючего лака путем опрыскивания (это называлось работой «на покраске»).  Работа была грязная и трудная. Норма Джин приходила домой и буквально валилась с ног.

Документы с работы Нормы:

Жизнь со свекровью протекала бесконфликтно и была вполне комфортной, но Норме Джин недоставало общества мужа. Парадокс состоял в том, что без него она скучала по нему, по его грубоватости и некоторому нахальству. Иными словами, Норма Джин принадлежала к числу женщин, которые неустанно ищут партнеров, хотя бы эти мужчины пренебрегали ими или даже бессознательно наносили душевные травмы. Подобные женщины пытаются воссоздать ситуацию отверженности, с которой они сталкивались в прошлом, и исправить ее посредством замены ролей. Эта черта характера Нормы Джин в последующие годы будет углубляться и усугубляться, а ситуация — неоднократно повторяться.

Норма Джин написала Грейс в Западную Виргинию письмо (от 15 июня 1944 года), в котором охарактеризовала свою жизнь в этот период. За исключением парочки мелких ошибок в тексте, ее послание является весьма ярким, насыщенным и ла:)ным. Позже она признала, что приукрасила описание своей семейной жизни из соображений лояльности по отношению к мужу и глубоко укорененного в ней желания сделать приятное Грейс Годдард:

...Джима нет уже семь недель, а первую весточку от него я получила в преддверье своего дня рождения. Он прислал мне телеграмму через «Вестерн юнион». Начиналась она словами: «Любимая, по случаю дня рождения шлю тебе массу самых горячих поздравлений». Когда этот листок попал мне в руки, я просто рухнула.

Собственно говоря, я никогда не писала и не рассказываю тебе о нашей супружеской жизни. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что, если бы не ты, мы вообще могли бы никогда не пожениться, и знаю, сколь многим мы обязаны тебе уже за один этот факт, наравне с бесчисленным количеством других... Я люблю Джима не так, как все, и отдаю себе отчет, что никогда в жизни не была бы счастлива ни с кем другим, а еще знаю, что он испытывает ко мне то же самое. Потому ты сама видишь, что мы вдвоем действительно очень счастливы — разумеется, я имею в виду когда мы вместе. Мы ужасно скучаем друг по другу. 19 июня исполнится вторая годовщина нашего брака. И наша совместная жизнь действительно очень счастливая.

Я работаю по десять часов в день в «Рэйдиоплэйн компании, на аэродроме «Метрополитэн» [в настоящее время — Бербанк]. Почти все, что зарабатываю, откладываю (чтобы нам после окончания войны легче было купить дом). Работа вовсе не из легких, потому что я целый день провожу на ногах и много хожу.

Изо всех сил старалась получить место в военной администрации, заполняла разные нужные для этого бумаги, и все было уже на мази, но я узнала, что буду работать с целой АРМИЕЙ мужиков. Я провела там всего один день, однако в этом месте оказалось слишком много бабников, с которыми мне пришлось бы работать, а с меня хватает тех, что в «Рэйдиоплэйн компани», и целая армия мне вовсе ни к чему. Офицер по кадровым вопросам сказал, что может принять меня на работу, но не советовал — ради моего же собственного блага, так что я снова нахожусь в «Рэйдиоплэйн компани» и очень рада этому...

С наилучшими пожеланиями, Норма Джин

А вот Норма Джин с другими сотрудницами на пикнике:

Во время отпуска, предоставленного фирмой в 1944 году, Норма Джин (в то время ей было восемнадцать) в первый раз в жизни отправилась в путешествие за пределы Калифорнии и навестила Грейс, которая временно работала в кинолаборатории, расположенной в Чикаго. 

Норма Джин побывала также у Бебе в Западной Виргинии, а потом ненадолго заехала к своей единоутробной сестре Бернис Бейкер, которая в то время была уже замужней женщиной и матерью. Про этот последний визит ничего неизвестно: две дочери Глэдис почти не знали друг друга, и хоть они и питали надежду стать подругами, этому препятствовали длительные периоды разлуки; посему редкие встречи, невзирая на добрую волю с обеих сторон, всегда оказывались немного натянутыми и неловкими, но тем не менее они тепло относились друг к другу. 

С этой поездки также сохранились снимки:

Вернувшись в Калифорнию, Норма Джин снова продолжила работу в фирме «Рэйдиоплэйн», где ее задача состояла сейчас в проверке и укладке парашютов, что оказалось ничуть не более интересным, нежели напыление защитного лака. Она по-прежнему зарабатывала самую низкую допустимую ставку в стране: ей платили двадцать долларов в неделю за шестьдесят рабочих часов.

Хотя в июле 1944 года ей присудили титул королевы пикника Radioplane, а 31 августа написали, что ее наградили золотой кнопкой за то, что она внесла ценное предложение по усовершенствованию работы завода. 

«Будучи особой рассудительной, — вспоминал Догерти, — она, конечно же, знала и понимала, что я обязан вернуться на службу и уехать за океан... но мой отъезд сочла очередным актом отвержения». Однако вспыхнувшее было чувство одиночества и недоуменного замешательства длилось недолго, и вскоре после повторного убытия Джима на Тихоокеанский фронт Норма Джин в том же январе 1945 года бросила работу в самолетной фирме. Причина состояла в том, что она увидела для себя шанс начать совершенно новую жизнь.

Предыдущей осенью, после возвращения из своего путешествия по стране, когда Норма Джин благополучно занималась проверкой и прочими манипуляциями с парашютами, на их фабрику прибыла команда киношников из Первой армейской киностудии.  Съемке подлежали наиболее привлекательные молодые женщины, которым следовало тщательно и вдумчиво придать такие позы, чтобы ясно показать зрителю, что самые симпатичные из них не просто завалены работой, но одновременно являются неутомимо вкалывающими патриотками.

В прибывшей группе кинематографистов оказался двадцатипятилетний Дэвид Коновер. Фотографы спросили "где же она пряталась" и принялись снимать ее. А после предложили ей работу модели.

А вот те самые снимки, с которых и фактически начнется становление Нормы Джин моделью, а дальше и актрисой:

Именно после этих снимков ей поступит предложение от Дэвида Коновера сделать ей серию профессиональных снимков для рекламы. И начало ее карьеры даст еще большую трещину ее браку с Джимом Догерти.

В следующем посте мы подробно поговорим о ее модельной карьере, ведь именно этим зарабатывала Норма Джин еще несколько лет.

Спасибо за внимание!