Это пост читателя Сплетника, начать писать на сайте можешь и ты
Ужасная история одной русской барышни
О том, какие извращенцы и абьюзеры попадались среди русских дворян 18 века,
можно узнать, если внимательно почитать мемуары современников. И особенно
современниц.

Вот воспоминания Анны Евдокимовны, урожденной
Яковлевой, которые были написаны где-то в начале 19 века,
найдены в ее бумагах и опубликованы только в 1903 году. (Если бы сняли по
этому фильм, тонкий, психологический, костюмный, в дворцовых декорациях, то
вышло бы сильно, практически "Скандальная леди У". Но наши, конечно, не
смогут).
Предыстория: в 1772 году ее мать тяжело заболела. Девочке было 13 лет.
Друг семьи Александр Матвеевич Карамышев воспользовался состоянием матери и
получил от нее разрешение на свадьбу с девочкой. Его мать (будущая свекровь)
была близкой подругой умирающей, и все решили, что это хорошее дело.
Они обвенчались, мать еще была жива, но умирала. Спустя неделю после свадьбы
больную решили везти в город. Муж не дал Анне ехать в одной карете с умирающей
матерью, а когда та стала проситься, наорал на новобрачную. Началось
закручивание гаек:
"Он мне отвечал, что "ты еще не знаешь тех великих обязанностей, которые ты
должна иметь к мужу, то я тебя научу!" И сказал таким голосом, что у меня
сердце замерло от страха.
И я замолчала, но слез остановить не могла.
С нами сидела его любимая племянница, которая смеялась моей горести и ему
говорила: "Я удивляюсь, что вы не уймете ее: мне уж скушно смотреть на ее
пустые слезы!"
После ужина мы пошли спать. Она [племянница] стала с дядей прощаться и
заплакала. Он встревожился и сказал ей:
"Отчего ты, моя милая, огорчаешься? Я знаю, твоя любовь ко мне так велика, что
тягостно для тебя и ночь проводить, не видавши меня. А жена моя с радостию бы
осталась бы при матери своей: вот какая розница между вами, - то я не допущу,
чтоб ты где-нибудь спала, кроме нашей спальны".
Я молчала, а няня моя зарыдала и вышла вон, сказавши:
"Вот участь моего ангела!"
Муж мой чрезвычайно рассердился и сказал мне:
"Ты с ней навсегда расстанешься и запрещаю тебе с ней говорить, и чтоб она при
тебе никогда не была!"
А племянница ему сказала:
"Я боюсь, чтоб она не сказала вашей матушке, то не лучше ж будет ее отправить
в деревню тотчас?"
Я сказала, что сего сделать нельзя - она одна остается, которая может быть
около больной.
Он запретил Анне рассказывать что угодно своей матери, а также свекрови, или
кому угодно, например подругам.
Муж захотел разлучить Анну с любимой старой нянюшкой. Анна едва умолила
оставить при ней прислугу:
"Ежели вы меня любите, то дайте мне слою не запрещать мне быть с матерью и
няней. Я ничего не буду с ними говорить такого, которое вам не угодно. Вы сами
мне предпишете, что говорить и что не говорить. Я вам обещаюсь никогда с ними
не быть наедине, а буду в присутствии вашей матери, которая будет слышать мои
разговоры и видеть мои поступки. Я теперь скорее откроюсь ей, нежели моей
матери: мне так сказано, что она заступила место моих друзей".
Он посмотрел на меня пристально и сказал: "Вы не должны говорить и моей матери
все. Я не хочу, чтоб она знала все то, что происходит в твоем сердце и между
нами".
Я сделалась точно деревянная и молчала несколько времени; даже и слезы мои
остановились, дух у меня заняло, и дыхание становилось очень тяжело.
Он испугался, побежал за водой, и няня его увидела встревоженного, спросила,
что с ним сделалось; он только крычал: "Воды!" Она налила воды и сама побежала
ко мне, сказавши: "Теперь меня никто не удержит!"
Пришедши ко мне и увидя меня бледную и расплаканную, затряслась и дала пить
воды.
У меня и вода не проходила: я глотать не могла.
Она бросилась на колени перед мужа моего и просила, чтоб он не отсылал ее от
меня: "Вы еще не знаете ее, каковы у ней чувства: она умрет!" Нечего ему было
делать!
Он сказал: "Смотри за ней и помогай: я не могу быть с ней - я и сам не в
лучшем положении," - и ушел с племянницей в другую спальную, которая была
приготовлена для матери моей".
Дальше хуже.
"Пошла я посмотреть, спокоен ли мой муж, и нашла его покойно спящего на одной
кровати с племянницей, обнявшись.

Моя невинность и незнание так были велики, что меня это не тронуло, да я и не
секретничала. Пришедши к няне, она у меня спросила: "Что, матушка, каков он?"
Я сказала: "Слава Богу, он спит очень спокойно с Верой Алек., и она его
дружески обняла". Няня, посмотря на меня очень пристально и видя совершенное
мое спокойствие, замолчала, только очень тяжело вздохнула".
******************************************************
Няня пошла приготовлять чай, а он сел подле меня. Я хотела ему показать, что я
им интересовалась, и с веселым лицом сказала: "Я ходила тебя смотреть, покойно
ль вы почиваете, и нашла вас в приятном сне с Верой Алек., и так я, чтоб вас
не разбудить, ушла в спалъну". И вдруг на него взглянула: он весь побледнел. Я
спросила, что ему сделалось?
Он долго молчал и наконец спросил, одна я была у него или с нянькой? Я
сказала: "Одна", - и он меня стал чрезвычайно ласкать и смотрел мне прямо в
глаза. Я так стыдилась, что и глаз моих на него не поднимала.
И сказал: "Я не знаю, хитрость ли это или точно невинность".
Я посмотрела на него и заплакала. "Почему же вы думаете обо мне так? Какую я
сделала против вас хитрость? Я, право, сему не учена, а что думаю, то и
говорю". Я совсем не поняла, к чему он говорил.
Между тем подали чай; я стала разливать и послала звать и племянницу. Она
пришла, и я с ней ласкою поздоровалась. Напоивши их, пошла одеться.
Няня мне сказала: "Не сказывайте вашему мужу, что вы были ночью у них".
Я с удивлением спросила: "Для чего? Я не могу от него ничего скрыть. Я уж и
сказала ему.
- "Да не сказали ли вы, что я знаю?"
- "Нет!"
- "Дак я вас прошу - не говорите, ежели вы меня любите".
Я взглянула на нее и сказала: "Боже мой, как вы все меня мучите! И я сама не
знаю теперь, что мне делать; чему-нибудь надо быть такому, которого вы мне не
хотите сказать, а я сама ничего не понимаю, да и вечно не пойму! Изволь - я
тебе обещаю и не скажу, что ты знаешь"

Мать доживает последнюю неделю, ее исповедуют, причащают, проч. Муж тем
временем отчитывает Анну:
"Скоро ты потеряешь мать: она худа, но уж кончатся скорее слезы твои, которые
мне становятся несносны".
****************************************************
После похорон матери родственники говорят Анне:
"Еще тебе скажу: муж твой приходил вчерась ко мне и просил, чтоб под
каким-нибудь видом оставил здесь твоего друга - Костентиновну [няню]. Я ей уж
и сказала; она хотя и с горестью, но согласилась. И тебя прошу: будь
благоразумна и не проси, чтоб она ехала с тобой. Надо непременно с покорностью
подвергнуть себя всем опытам, которые на тебя налагает муж. Самым твоим
послушанием и повиновением ты выиграешь любовь его к себе (...) Главная
твоя должность будет состоять в том, чтоб без воли его ничего не
предпринимать. (...) Не будь дружна с племянницей его и не открывай
своего сердца ей, и что она будет с тобой говорить, и ежели тебе покажется
сумнительно или неприятно, то сказывай тихонько матери [мужа, т.е.
свекрови].".
***********************************************
Приехали в город, начались веселья у нас в доме, в которых я не могла
участвовать. Племянницу свою взял к себе жить. Днем все вместе, а когда
расходились спать, то ночью приходила к нам его племянница и ложилась с нами
спать. А ежели ей покажется тесно или для других каких причин, которых я тогда
не понимала, меня отправляли спать на канапе. (...) Свекровь моя
сокрушалась обо мне и сама сон потеряла, и в одну ночь захотелось ей
посмотреть, сплю ж я. Вошедши очень тихо, нашла меня лежавшую на канапе, а
мужа моего с племянницей; она, придя, задрожала и вышла вон.
На другой день пришла ко мне, потому что я уж и встать не могла от боли
головной. И как осталась со мной наедине, то спросила у меня, почему я сплю на
канапе.
Я отвечала: "Мне сказано, что тесно Вере Алек, и беспокойно, то я и оставляю
ей быть покойной, не думая о себе".
Она заплакала и укоряла меня неискренностию моей, что я ей до сих пор ничего
не говорила.
Я ей отвечала, что я сочла сие лишним.
Анна тяжело заболела, у нее была горячка. Пользуясь этим, свекровь вынудила
сына вернуть девочке няню Константиновну, а также выгнала прочь племянницу
Веру Александровну. Муж требует у Анны, чтобы она вымолила у свекрови
разрешение Вере вернуться.
"Я сказала, что мне запрещено об ней говорить, то я и не смею.
Он посмотрел на меня очень сердитым видом и сказал "Я требую, чтоб это было
исполнено, иначе не получишь от меня ни любви, ни ласки, и опять все будет от
тебя отнято. Я сейчас еду к ней и ночь там проведу приятнее, нежели здесь Ты
думаешь, я не знаю, что это твои затеи?"
Я, заплакавши, отвечала, что в мыслях моих не было, об чем он мне говорил "И
вы сами же мне сказываете, что в мою болезнь она выгната, то могла ли я тут
участвовать?"
Он, ни слова не говоря, уехал.
Свекровь моя дожидалась нас долго и, не дождавшись, вошла ко мне и, увидя меня
одну и расплакану, стала спрашивать.
Я ей все рассказала. Она было разгорячилась, но я сказала
"Что ж вы со мной сделаете и опять отнимете спокойствие. Ведь он будет же к
ней ездить, он и сегодня хотел там ночевать, - то я не знаю, лучше ли вы
сделаете? Люди могут разгласить о его поведении, то вам же неприятно будет.
Ах, любезная матушка, на что вы торопились меня сделать несчастной, не узнавши
прежде его характеру? К несчастью моему, я вижу, что у него нет ничего
святого. Я боюсь, чтоб он и к вам не потерял уважения, тогда что вы будете
делать? Находите теперь средства спасать меня, сколько можно".
И я уж не знаю, как и что было, но через несколько дней явилась Вера Ал. и
совсем жить до нашего отъезду, а моя жизнь была вся в страданиях.
Муж мой приставил за мной смотрительницей свою племянницу, чтоб без нее нигде
не была и ни с кем ничего не говорила, думая, что я буду жаловаться. Но у меня
и в намерении не было сего.
Свекровь моя ей велела, чтоб она только день с нами была, а после ужина тотчас
приходила бы в ее комнату. Но и в день, где мы сиживали одни, бывали такие
мерзости, на которые невозможно было смотреть.
Но я принуждена была все выносить, потому что меня не выпускали.
Я от стыда, смотря на все это, глаза закрывала и плакала. Наконец и плакать
перестала.
Я твердое предприняла намерение не жить с моим мужем, а остаться в Сибири, но
я молчала до тех пор, пока не собирались".

В Великий Пост муж демонстративно ел мясо и заставлял Анну тоже его есть
(расшатывал границы).
Он начал смеяться и говорил, что глупо думать, чтоб был в чем-нибудь грех. "И
пора тебе все тупости оставлять, и я тебе приказываю, чтоб ты ела!"
Продолжение следует...

Из блога shakko_kitsune
О времена! О нравы!
14:39, 16 августа 2017
Автор: elena_dokuchaewa
Комменты 32
Комментарий был удален
В скринах смешались два Вальмона)))
Вот после таких постов всегда хочется спросить тех, кто говорит "я, конечно, не феминистка..." - и после этого вы всё ещё не феминистка?
ну а чего она не траванула если не обоих с племянницей то хотя бы мужа??
Бедная девушка..... Растили их в тепличных условиях, а потом таким извращенцам сдавали