Около месяца назад во время телефонного разговора муж огорошил меня следующим вопросом: 

- Не хотела бы ты сходить на новую постановку с Джудом Лоу, пока мы будем в Лондоне? 

От трёх выделенных жирным слов волосы на моей голове радостно зашевелились, внутри всё затрепетало. В воображении нарисовался Молодой Папа, его грозный стан и непроницаемое лицо. Я перевела эмоции в режим off и ответила сухо, по-ватикански:

А дальше дни ожидания. И жужжание сестры - “ты обязательно должна подарить цветы, заглянуть ему в глаза, а потом рассказать - зелёные они или голубые на самом деле?” От подобной просьбы в ушах начинает звучать музыка из Агента 007. Но сестра не останавливается и усложняет миссию.

Отчего собственно такая восторженность?! А я вам отвечу. Есть два актёра, при виде которых я становлюсь предельно сосредоточенной и всецело отданной экрану.

Есть Кевин Спейси и есть Джуд Лоу.  Сквозь линзу операторской камеры, сквозь ретину экрана они прошибают меня разрядом электрического тока. Им верю и перед ними робею. 

Увидеть вживую спектакль с Кевином Спейси - моя мечта, увидеть спектакль с Джудом Лоу - приятная реальность. 

Где? На сцене самого крупного в Европе центре театрально-музыкального искусства Barbican. Туда приходят, чтобы посмотреть спектакли, кино, послушать классические и современные концерты. Стены этого заведения являются родными для Лондонского симфонического оркестра. 

(Сказать по правде, этот комплекс производит на меня удручающее впечатление. Архитектурный стиль, в котором построен сложный и мрачный ансамбль зданий Barbican, носит название брутализм.)

Что?  Спектакль Obsession по одноименному фильму Лукино Висконти 1943 года, в основе которого лежит произведение Дж. Кейна «Почтальон звонит дважды».

Я сразу понимала, что иметь билет в руках - только полдела. Если я хочу написать после просмотра отзыв, то как минимум  должна посмотреть эту чёрно-белую картину.

Висконти несколько изменил детали оригинального произведения Кейна, адаптировав его под анти-фашистское направление искусства - неореализм. Режиссёр оставил в фильме голую правду жизни: скудные пейзажи, невычурные интерьеры, простых людей с их непростыми переживаниями.  

Кто реализовал амбициозный проект? Бельгийский режиссёр-постановщик Иво Ван Хове, который будоражит своими авангардными постановками театралов по всему миру.

Критики к нему неравнодушны: сегодня они купают его в своих восхваляющих трелях, а завтра дают оплеуху в виде нелестного отзыва. Его самыми мощными работами принято считать:

A view from the Bridge по пьесе Артура Миллера с электрическим Марком Стронгом в главной роли 

Crucible опять же по Миллеру с Беном Уишоу и Сиршей Ронан в главных ролях 

И Hedda Gabler по пьесе Ибсена с Рут Уилсон 

Иво Ван Хове является руководителем  театра Toneelgroep в Амстердаме. За художественное оформление всех его спектаклей отвечает его партнёр, дизайнер Ян Версуивельд (вместе уже более 30 лет). Они одинаково смотрят не только на жизнь, но и на работу, и являются приверженцами концепции минимализма less is more, в которой за слагаемое more, по признанию Иво, ответственны актеры. За годы своей работы Ван Хове заработал славу очень жёсткого и требовательного режиссёра, проповедующего нестандартный, порой изматывающий для актёров, подход к репетициям. Все актёры с первого рабочего дня должны идеально знать свои реплики. Он не любит раскладывать роли персонажей по полочкам, не любит излишнего рефлексирования над ними. Актёру предоставляется возможность самому «нащупать» ту тональность, в которой он исполнит своего героя. Чтобы помочь актёру встретить своё другое сценическое «я», Иво Ван Хове требует музыкальное сопровождение и декорации к первому дню репетиций. Для Джуда Лоу по его собственному признанию такой приём был, своего рода, откровением. 

Итак, наступило 20 мая. В этот день нервничала не только Пиппа Миддлтон. Ей торжественно предстояло поменять свой гражданский статус, а мне - воочию лицезреть на сцене обворожительного Джуда Лоу. Волнительно было потому, что очень хотелось избежать разочарования. Отзывы критиков и прессы были низкими. Но во мне теплился огонёк надежды: быть может, эти чопорные британские театралы ничего не понимают, а вот сейчас приеду я и с колокольни своего русского театрального опыта всё пойму и оценю.

Проходим в зал. Нас встречает зияющее пространство сцены, в центре неё находится непонятный объект, висящий на тросах. Вокруг нет никакого намёка на мебель. Справа у колонны нечто похожее то ли на раковину, то ли на ванну. Рядом хаотично разбросаны предметы одежды и пара обуви. С самой крайней левой стороны лаконичный бетонный атрибут - подобие барной стойки. Аскетичный минимализм. Пока в зал стекается публика, под висящим посередине сцены предметом появляется человек, он лежит на спине и орудует какими-то инструментами. Так как я смотрела фильм, я понимаю, что предмет, напоминающий двигатель с выхлопной системой, будет воплощать собой автомобиль. Конечно, в нынешнее-то время художникам-оформителям не составило бы и труда раздобыть настоящий автомобильный кузов, но ведь искусство нынешнего времени любит недосказанность и абстрактность. Человек, лежащий под «машиной», - Джозеф (хозяин заведения-трактира) делает вид, что что-то чинит. Всё отчётливее слышен звук его работы. Зал полон. Гаснет свет, автоматически закрываются двери в зрительный зал. Сквозь стеклянную перегородку в глубине сцены виден силуэт медленно бредущего мужчины. Он дует в губную гармонику. 

Это и есть Джуд Лоу. Но сейчас, на эти 1 час 50 минут он - Джино, бродяга, гуляющий по свету, ищущий еду и работу. Зайдя в трактир Джозефа, он сильно меняет свой курс, сам того не зная. Он видит его жену (Ханну) и теряет свою свободу.

Сразу бросается в глаза внешнее сходство Джуда Лоу с актёром Массимо Джиротти из фильма «Одержимость». Красиво вылепленное лицо, естественно лежащие волнистые вихры волос, чётко очерченные губы, раздвоенный подбородок (явный признак непостоянства), глубокий взгляд, лёгкая небритость.

На сцене появляется женщина - Ханна. Она как бы в стороне, с самого левого края, у стойки занята приготовлением пищи. Мы сначала её не видим, а слышим - у неё заметный акцент (исполняет роль голландская актриса Халина Рейн). Купидон творит свою миссию молниеносно. Да оно и понятно. Джино хорош до рези в глазах. А уж представьте, что он может вызвать в женщине, которая по горло сыта своим деспотичным и старым мужем, за которого она вышла не по любви.

 Далее действия разворачиваются стремительно. Спектакль щедр на неприкрытую страсть. Особо чувствительных об этом предупредили ещё на входе.

Лоу показывает свои крепкие и охочие до женского тела руки. Ими он исследует тонко-звонкую Халину Рейн. Воспользовавшись отъездом мужа, два героя вступают в зону плотской любви.

Особого внимания заслуживает пластика их движений. Этот аспект мы точно бросаем в копилку сильных сторон спектакля.

Современного зрителя всё сложнее удивить сценами, в которых герои перед самым горячим моментом освобождаются от одежды. Но часто ли мы видим, как герои одевают друг друга после «скрещенья рук, скрещенья ног»? Лоу и его партнерша преподносят изящный мастер-класс. Джино как бы задом наперед надевает кофту Ханны на себя, а потом пластично стягивает рукав со своей руки и натягивает на её. Выглядело это магически. Словно он превращался в её вторую кожу, окружал облаком заботы.

Влюблённые Джино и Ханна быстро понимают, что в их отношениях Джозеф - лишний. Оба согласованно идут на страшный шаг - убийство. В фильме этот момент завуалирован. Понятно лишь, что машина с мужем Ханны слетела в овраг. В спектакле же на глазах у публики Лоу пытается задушить своего соперника. Контрольным ударом становится хлынувший из подвешенного автомобильного двигателя поток чёрной жидкости. Бездыханный Джозеф лежит в луже этой нефти.

Любовники решают отметить своё освобождение ритуалом очищения. Ханна и Джино обнажаются до трусов. Неравнодушные барышни в зале сдержанно ликуют. Ханна забирается в маленькую ванну и начинает водой смывать с себя остатки следов преступления - чёрное масло. Джуд Лоу делает то же самое (правда, не залезая в ванну). Во время этой сцены «убитый» муж поднимается и начинает смывать жидкость с пола. Без воды, просто тряпкой. Этот контраст грязи вокруг жертвы и чистоты вокруг виновников потрясает. 

Словно в наказание за содеянное герои не находят своего счастья. 

Лоу перестаёт быть притягательным. Он бушует, тревожится, пытается убежать. На одном участке сцены есть встроенная в пол беговая дорожка. Спиной к зрителю, Лоу вступает на неё и начинает свой напрасный бег. Мы не видим его лица, но знаем про его эмоции, так как на огромных экранах появляется заранее отснятый крупный план актёра. Я видела такое в русском театре, но то был полноценный кадровый повтор действий на сцене - «прямая трансляция». А здесь получается наслоение кино-съёмки. Такой приём используется также и в те моменты, когда актёры проявляют друг к другу ласку: объятия и прикосновения дублируются более подробными, сфокусированными на участках тела, медленными кадрами. 

Гигантский горизонтальный экран помогает оживить сценический минимализм изображением бушующего моря с характерным шумом. Стихия, на которую смотрит Лоу, подсказывает, что так разбиваются волны и в его душе. Он страдает, но потом понимает, что всё же желает быть с Ханной.

Увы, когда они приходят к взаимопониманию, Ханна умирает. Резко, с использованием того же приёма с чёрной жидкостью. Не успеваю я прийти в себя от такой скомканности, как все актёры уже выстроились на финальный поклон. Wha-a-at?! Серьёзно. Ок. Я хлопаю сдержанно, так как берегу аплодисменты для второго выхода. Куда там! Никакого второго выхода. Выход за вами, товарищи-зрители! Вон из зала!

Спецзадание, которое мне поручила сестра, я провалила. Пришла в театр за 40 минут до спектакля, чтобы узнать у сотрудников Barbican про цветы и сбегать их купить. Они мне мило улыбнулись и сказали, что вполне понимают моё желание, но никто у них так не делает. Если очень хочется, то можно оставить букет с запиской у контролёров, они ему потом сами вручат. Знала бы исход этого шоу, я бы написала: «Джуд, я к Вам пишу, чего же боле? Что я могу еще сказать?
 Теперь, я знаю, в вашей воле меня спектаклем наказать.» А если серьезно, то я бы мечтала отхлестать колючими розами зачинщика этой постановки. Иво Ван Хове - самонадеянный эксцентрик, который полностью рассчитывал, что каждый пришедший на его спектакль должен был посмотреть чёрно-белый фильм Висконти. Как иначе объяснить обрывистое, недосказанное изложение событий и топорные реплики? Теперь я понимаю, почему обозреватель The Telegraph назвал диалоги плоскими, как сама Голландия. 

Я не умаляю достоинств интересных техник и приёмов. Мне очень понравилось звуковое оформление. Главная музыкальная тема - Реквием Верди - вторила  трагичной предопределённости и безысходности. Партия Кармен в исполнении Ханны, соблазнительно танцующей перед Джино, передала женский порыв удержать любимого мужчину.

Беговая дорожка, встроенная в сцену, - замечательная фишка, позволяющая режиссёру не нарушать минимализма, но добавлять динамику и движение. 

Однако при целостной оценке в спектакле обнаруживается много смысловых лакун.
К сожалению, эту разорванную постановку не спасла даже сильная игра всех актёров. Больше всего вытащить спектакль пытался сам Джуд Лоу. Он играл каждым мускулом своего тела, он потел, использовал все диапазоны своего голоса, изображал гнев и досаду, но почему-то я ему не верила. 

И хотя я гнала от себя этот вопрос, но моё желание быть честной превалирует - а создан ли ты, Джуд Лоу, для сцены? Не в том ли дело, что тебя любит операторская камера, и через неё тебя любит зритель(ница)? Чувствуешь ли ты живую, сидящую в зале аудиторию, чтобы найти невидимую с ней связь, заставить её поверить?

Я не разочаровалась в этом актёре. Я просто поняла, что магия театра отличается от магии кино. И кто творит волшебство на камеру, может потерять свои чары на сцене. 

Спасибо за внимание!