Один из моих предыдущих постов про этот театр носил хвалебный характер. Однако в этот раз я попытаюсь арендовать холодную голову у самой Мамаши Кураж и дать оценку увиденному.

Немецкий поэт и драматург Бертольд Брехт написал пьесу Матушка Кураж и её дети в 1939 году. Так уж получилось, что становление Брехта как режиссёра пришлось на время тотального мирового хаоса. В своей пьесе Брехт описал Тридцатилетнюю войну (1618-1648) - общеевропейскую войну за господство.

Но на сцене Мастерской действие происходит вне времени. Герои не из 17 века. Скорее, всё же из какой-то параллельной нам современности. Среди реквизитов присутствуют артефакты нашего века - рация, телевизор, клетчатые сумки для торгашей, шарфы футбольных болельщиков и шкаф-купе, который заменяет традиционный для постановки этой пьесы атрибут - повозку. 

Анна Фирлинг (Мамаша) живёт войной, на ней она зарабатывает, не в её интересах, чтобы она заканчивалась. Она как рыба в воде, но в этой воде тонут её собственные дети.

Это спектакль контрастов. Мамаша Кураж говорит много, её дочь Катрин не говорит вовсе - она немая. В этой немоте постоянно включающиеся музыкальные номера звучат ещё острее. На сцене даже есть оркестр, но он скрыт в будке, куда для исполнения песен удаляются актёры. Создаётся двойное пространство и двойной контекст. Непосредственно на сцене разворачивается действо, а в музыкальной будке у микрофона раскрываются эмоции персонажей. 

Удивляет в этом спектакле многое. Из главного - сама Полина Кутепова, актриса, которая в принципе не монтируется с пожилой маркитанткой Анной Фирлинг. Здесь она сбрасывает с себя привычные для её героинь кружева и шляпы с вуалями и облачается в алое кожаное пальто или облезлую шубейку. И мне наблюдать за ней было очень интересно. Для этой роли она душит в себе свойственную ей воздушность, меняя её на стальную хватку и хищную улыбку, в которой угадывается золотой зуб. Могу сказать точно, что Кутеповой удалось при всей внешней беспринципности и моральной низости показать еле угадываемую способность сердца к страданию и восприимчивость к боли. Тем не менее, есть один аспект, который в её игре мне не понравился. В другом посте я уже писала о её особой манере произносить текст. Так вот в данном случае мне её дикция резала слух.

Примечательно, что сам Брехт в роли Мамаши Кураж для русского театра видел непременно Фаину Раневскую. Он называл её «ходячим эффектом отчуждения», ровно то, что требовалось для данной роли.

Но режиссёр Театра Моссовета Ю.А. Завадский эту идею не воплотил, и зритель остался без Анны Фирлинг в исполнении Раневской. Однако в 1972 на сцене Театра Сатиры под руководством Марка Захарова эту роль исполнила подруга Раневской, Татьяна Пельтцер.

Теперь немного о Горбачёвой.

Придётся включить назидательный тон. Если эта действительно талантливая актриса хочет, чтобы её воспринимали серьёзно и верили ей, когда она исполняет анти-комические, полные драматизма роли на сцене, то ей стоило бы отказаться от шутовства в Инстаграме. Я понимаю, что её ролики могут быть коммерчески выгодными для театра, так как некоторые массы, заряженные её специфическим юмором, придут поглядеть на неё в сам театр. Но я также уверена, что найдутся театралы, которые согласятся со мной, что её шаржи сильно обесценивают те роли, которые она исполняет в Мастерской.

В пьесе есть ещё один важный женский персонаж - развязная Иветта в исполнении Розы Шмуклер. Эта героиня своей манерой и хореографией напомнила мне образ Катьки из поэмы Блока 12:

У тебя на шее, Катя,

Шрам не зажил от ножа.

У тебя под грудью, Катя,

Та царапина свежа!

            Эх, эх, попляши!

            Больно ножки хороши!

В кружевном белье ходила —

Походи-ка, походи!

С офицерами блудила —

Поблуди-ка, поблуди!

Мамаша Кураж - спектакль резкий, громкий, бесшабашный. Сидя в зале, я испытывала двойственные чувства: если говорить категорично, то мне не нравилось происходящее, но, с другой стороны, становилось понятно, что таков замысел и Брехта, и режиссёра-постановщика - вызвать ужас у соглядатая разворачивающихся событий. Вот, мол, посмотрите на низость человеческой природы в самый неподходящий для низости момент - на войне.

Что касается персонажей-мужчин, то у меня было впечатление, что они все оделись в одежду не со своего плеча. И дело не в том, что им не по зубам эти роли. Просто слишком бросалась в глаза их попытка сыграть по-новому.

Теперь я понимаю, почему спектакль включён в цикл постановок Пробы и Ошибки. Последнее слово как бы извиняется за первое, то есть пробующие понимают все риски и предвидят ошибки.

Эпический размах пьесы Брехта оказывается сжатым в тиски малой сцены театра, из-за этого спектакль того и гляди скатится в формат самодеятельности.

Было бы неплохо, если руководство театра делало на афишах этого спектакля пометку о том, что он рекомендован к просмотру только «продвинутым» посетителям-любителям Мастерской. Он очень выделяется из репертуара и, если, не дай Бог, человек, впервые решившийся на поход в это место, купит билет на Мамашу, то есть огромная вероятность, что больше он сюда никогда не вернётся.

Я не могу оценивать эту постановку как спектакль Мастерской. Для меня он будет занимать положение чего-то пришлого, со стороны. Но ведь так оно и есть. Для постановки из «Современника» пригласили молодого режиссёра Кирилла Вытоптова. Раньше было принято приглашать других режиссёров, чтобы вдохнуть в театр новую жизнь. А сейчас это стало модно. Модой я это только и могу объяснить, ведь реанимировать Мастерскую не требуется. У неё есть всё для самостоятельной и плодотворной жизни: уникальные актёры, приятная новая сцена, щепетильный худрук Евгений Каменькович, волшебный режиссёр Иван Поповски и, конечно же, вечно присутствующий в зале дух Петра Фоменко.