Я хотела написать этот пост еще в первую волну, но все время забывала. Но надо же за отпуск хоть что-то доделать.

Когда я училась в школе, большинство окружающих меня девочек хотели стать учительницами. Многих вдохновила наша замечательная классная руководительница, кто-то просто любил детей, кто-то хотел отомстить за годы мучений за партой. Я, хоть и любила детей, учителем быть никогда не хотела, так как имела перед глазами живой пример: моя мама – учитель начальных классов. И если для мамы всегда самым неприятным в работе было количество бумажной работы, то меня больше отталкивало то, что у нее никогда не хватало сил и эмоций на меня. Она возвращалась с работы около 5 часов вечера и на все мои попытки поделиться произошедшим в течение дня только кивала и мычала. А иногда и вовсе просила отстать от нее и дать ей посидеть в тишине.

Поэтому изначально вариант работы в сфере образования я не рассматривала совсем. Но перед началом второго курса филфака я почувствовала, что стипендии в размере жалких полутора тысяч мне не хватает, и решила найти какую-то работу. Оказалось, что в школе-интернате для слабовидящих, в которой и работала моя мама, была открыта вакансия воспитателя. Главное было отработать ставку, которая тогда была вроде 21 час, платили довольно прилично (из-за того, что дети инвалиды, да еще и сироты есть, дают надбавку за вредность), можно было совмещать с учебой, поэтому я с радостью согласилась.

Когда меня принимали на работу, директор попросила только подписать договор и сказала одну фразу: «Ну ты же знаешь, Анечка, дети у нас тут сложные». Да, да, покивала я головой, думая, что сложные дети – это те, которые не слушаются. Эх, как я была наивна.

Я работала два дня в неделю: в пятницу с 12 дня до 10 вечера и в воскресенье с 7 утра до 10 вечера. В пятницу в мои обязанности входило забрать детей после занятий, отвеcти их на обед, раздать родителям тех, кого забирали, пойти гулять с теми, кто оставался, покормить их полдником, поразвлекать их до ужина, покормить, опять развлекать и уложить спать до 10 вечера. В воскресенье к этому добавлялся подъем в 9 утра, завтрак, выполнение домашних заданий и тихий час после обеда. Иногда школа выделяла деньги, и мы с детьми куда-нибудь ходили.

Не повезло мне сразу. Завуч по воспитательной работе, которая до сих пор не питает ко мне особо теплых чувств, поставила меня на группу детей с умственной отсталостью. Всего их было от четырех до восьми человек, но костяк оставался неизменным. Это были, понятно, сироты: Вадик, Сереженька, Аня и Юля.

Вадик – пятый или шестой ребенок матери-алкоголички, которая сидела в тюрьме, а остальные его братья и сестры были разбросаны по школам-интернатам области, в зависимости от дефекта. У Вадика превалирующим дефектом явно были серьезные проблемы с головой, но кто-то решил, что раз со зрением у него тоже не все хорошо, то пусть учится у нас. В первый мой рабочий день, во время тихого часа, я отвела его в спальню, помогла ему улечься, немного поболтала и вышла в коридор, так как Вадичка сказал, что будет спать, а я ему мешаю. Через пятнадцать минут из комнаты раздалось громкое: «Анна Дмитриевна!!! Идите сюда!», что меня очень напугало, поэтому прибежала я очень быстро. Вадик стоял голый на кровати и засовывал свой член в бутылку.

Насладившись моим шоком, Вадик в очередной раз достал свой орган из бутылки и начал мастурбировать.

Мне было 19 лет, ему – 8. И я совсем не знала, что надо делать в такой ситуации. Пока я пыталась сообразить, как бы выразить свои мысли, Вадим вежливо поинтересовался, не хочу ли я заняться с ним сексом.

Потом я полчаса пыталась его утихомирить, так как после того, как он надел трусы, он начал просто бегать по спальне и орать. Потом накинул на себя одеяло и стал ползать. Когда я пыталась его поднять, он начинал брыкаться и отбиваться руками и ногами.

В общем, от шока, села я на детскую кроватку и заплакала горючими слезами. Вадичка выглянул из-под одеяла и удивленно спросил:

- Анна Дмитриевна, почему вы плачете? – совершенно нормальным голосом, как будто это не он тут членом в бутылке размахивал несколько минут назад.

- Потому что, Вадик, ты себя плохо ведешь.

- Что мне сделать, чтобы вы перестали плакать?

- Лечь в кровать и постараться уснуть, - ответила я, без особой надежды. К моему удивлению, Вадик моментально прекратил ползать по полу в укрытии из одеяла, лег и заснул. Я еще минут десять сидела рядом, просто обалдевая от произошедшего.

С Вадимом я работала еще два года (потом его, наконец, перевели в другой интернат, и весь педагогический состав выдохнул), и он мне даже начал нравиться. Ну, настолько, насколько может нравиться ребенок, который постоянно угрожал убить других воспитанников, а однажды чуть не выбросился из окна, крича, что меня за это посадят обязательно. У Вадима, кстати, умственной отсталости не было, он был очень умный и хитрый. Но проблемы с психикой, конечно, все перекрывали. Я записывала некоторые наши диалоги, потому что они были невыносимо прекрасны.

Как-то раз Вадик встретил меня на спальном корпусе в семь утра воскресенья (у них подъем в девять, но разве дети обязаны делать мою жизнь легче), взял меня за руку и усадил на диван.
- У вас такие нежные руки!
- ...
- Ну, Анна Дмитриевна, у вас появился муж?
- Нет.
- Все еще нет? Тогда им буду я.
- Нет, спасибо, Вадик.
- А скоро вы никому не будете нужна, соглашайтесь.

А самым трогательным, но все же характерным моментом наших отношений был тот день, когда Вадик был не в настроении, и я ему постоянно предлагала чем-то заняться: то пойти поиграть, то собрать конструктор, то мультик посмотреть, то книжку почитать, а он сидел, уставившись в пространство, а потом вдруг посмотрел на меня и нежно так сказал:

- Вы такая красивая, я бы вас вы**ал.

В свой последний день в нашей школе, Вадик опшикал меня освежителем воздуха для туалета, а перед тихим часом так не хотел идти в спальню, что упал на пол и катался в истерике. Когда я попыталась его поднять, он до крови укусил меня за руку и до синяков пинал мои ноги своими.

Прям пишу и скучаю.

Еще был случай, когда к нам устроилась работать новая воспитательница - приятная женщина лет 45-50, пришла утром в воскресенье, заступать на свою первую смену. Поздоровалась с нами, воспитателями, поспрашивала о работе, мы ей, как и директор, тоже сказали, что дети у нас сложные, на что она только отмахнулась и отшутилась. В 8 утра проснулся Вадичка со своим другом Лешей (Леша, кстати, просто гиперактивный, но не такой маленький злой гений, как Вадик). Она зашла к ним в спальню, криков и ора, как это часто бывает, мы из спальни не слышали, то есть вели себя дети прилично, по нашим меркам. Через 15 минут она вышла из спальни и спустилась вниз. Мы думали, она в уборную или сумку положить в класс, а она просто вышла из школы и больше не вернулась. 15 минут в спальне с Вадиком!

Еще один мальчик – Сережа – был полностью «наш» по зрению, но кроме этого, к сожалению, тоже обладал набором психических отклонений. Несмотря на то, что почти у всех людей с умственной отсталостью наблюдается повышенный интерес ко всему сексуальному, Сережа превосходил даже Вадика: воспитательницы рассказывали, как однажды застали его с другой девочкой-сиротой за попыткой заняться сексом. Сереже тогда было лет 10, а девочке 8. Но мне в этом плане «повезло», когда я работала с Сереженькой он уже настолько плотно был напичкан таблетками, что никакой опасности не представлял. Его было очень жалко, потому что как только проходило действие таблеток, через пару месяцев его снова отправляли в психбольницу, откуда он возвращался, кажется, вообще не осознавая себя. Но когда осознавал, с ним было весело. Сережа очень любил (да и любит) обниматься, первые дни я отшатывалась, но потом мама сказала мне, что таким детям надо отдавать все, что можно. И если я не могу дать Сереже знания, то не стоит жалеть любви. Я никогда с тех пор не жалела и всегда с радостью обнимала Сережу, хотя он потом и вымахал выше меня на две головы.

Сережа очень любил преувеличивать и драматизировать, в этом плане он бы с легкостью уделал Хемингуэя. На одной из прогулок нашел где-то два голубиных пера, подошел ко мне и доверительно сказал:

- Анна Дмитриевна, я сейчас съел голубя.

- Ну и как, - спрашиваю я, которая с Сережи глаз не сводила и все видела. – Вкусно?

- Анна Дмитриевна, я сейчас не шучу! Это все реально!

После этого поедатель голубей ушел строить с младшеклассниками халабуду из подручных материалов. Через пятнадцать минут вернулся, пряча руку за спиной.
- Сережа, что такое?
- Мне гвоздь в руку воткнулся! Я потерял очень много крови!
На безымянном пальце обнаружилась двухсантиметровая царапина.

Однажды Сережа попытался от меня убежать – он мальчик мощный и быстрый – увидел открытые школьные ворота и рванул, моментально развив скорость молодого гепарда. Я побежала за ним, и если бы Сережа знал, куда бежит, я бы его ни за что не догнала. Но он остановился довольно скоро.

- Сережа, - начала в ужасе кричать я. – Кто тебе разрешал выходить за пределы школы? Я разрешала? Разрешала? – меня тогда прям проняло, мы же за детей отвечаем все-таки, кого-то даже в тюрьму посадили, когда девочка свалилась с горки и сломала шею. А Сереженька на меня смотрел и молчал. Ну я покричала-покричала, потом рукой махнула, говорю:

- Да с кем я вообще разговариваю.

- Со мной, Анна Дмитриевна! – тут же с готовностью ответил Сережа. – Со мной!

Но больше всех я любила двух девочек – Анечку и Юлечку. Обе – отказницы, и у обеих, как я поняла, были генетические проблемы, кроме умственной отсталости. Их до сих пор очень коротко стригут, потому что сами они за длинными волосами вряд ли бы смогли ухаживать, а еще из-за того, что их долгое время отправляли летом не в лагерь, как многих сирот, а в психбольницу, и они оттуда очень часто приезжали со вшами. И если Юля к своей короткой стрижке всегда относилась спокойно, то Аня очень расстраивалась, и когда была маленькой, постоянно надевала на голову колготки и отказывалась их снимать. Еле уговорили с другими воспитателями носить шарфики, платочки и шапочки вместо колготок.

У Юли был период, классе во втором, когда она любила валяться на земле и в мусоре. Мусорки обладали просто нереальной притягательностью, и когда мы выходили за пределы школы, я за час могла раз двести сказать: «Котик, отойди от мусорки, быстро!» Однажды я повела детей в воскресенье в магазин, а Юля осталась ждать со мной на улице. За десять минут она опрокинула мусорку, побегала без босоножек по земле, вытащила из-под решетки перед дверью все чеки и попыталась поймать голубя. А я вообще обещала детям, что мы пойдем на площадку соседнего дома, потому что школьная территория им, конечно, уже надоела.
Выходят дети, а Юля-пилюля уже похожа на маленького бомжика.
- Никуда, - говорю, - мы не пойдем, потому что с таким грязным ребенком мне стыдно ходить. Будем опять гулять за школой.
После чего Юленька швырнула свою кепку в сторону кустов и села на асфальт. После чего мы поругались и очень друг на друга обиделись. Когда пришли за школу она еще и начала кататься с горки вниз головой, чем, как она и ожидала, вызвала еще большее мое негодование. Поругались еще раз, разошлись в разные концы площадки.
Через полчаса я уже почти забыла (с детьми быстро привыкаешь легко забывать обидки, главное, чтобы оно там себя не убивало разными способами, когда пасется, обиженно, в отдалении). И тут она ко мне подходит, кепочку отряхивает и говорит:
- Простите меня, пожалуйста, я больше так не буду.
Вот серьезно, мы в детстве не понимали силу этих "я больше так не буду".

Кроме умственно отсталых сирот мне, к счастью, повезло работать и с детьми с сохранным интеллектом. В первый же рабочий день мне, молодой воспитательнице, ожидаемо уделяли много внимания подростки. Самыми активными были сироты - брат и сестра, Саша и Кристина. Кристина - очень нежная и милая девочка, которая мечтает стать актрисой и недавно поступила в колледж актерского мастерства (или как это правильно называется?). Не помню, куда поступил Саша, но помню, как в конце моего первого рабочего дня, 31 августа, он пришел ко мне посидеть на диванчике перед отбоем и положил мне голову на плечо. Мимо проходящий одноклассник тут же поинтересовался:

- Чо, клеишься к Анне Дмитриевне, да?

- Ничего я не клеюсь, дебил, - тут же ответил Сашенька и убрал голову с моего плеча.

- У нас с Александром платоническая любовь, - добавила я.

- Чо?

- Да не е**мся мы, не е**мся! - заорал двенадцатилетний, на тот момент, Александр.

Так что я еще в первый день прониклась культурным уровнем моих воспитанников. 

Но самым лучшим моментом моей работы воспитателем, просто пиком карьеры, был случай, когда я сидела в классе, ела свой обед из контейнера, и услышала из-за двери:

- Не, давайте эту ****ю завтра сделаем, не в смену Анны Дмитриевны.

Всем спасибо, надеюсь, было не слишком нудно!