Майю Плисецкую я боготворил задолго до нашего с ней знакомства. Еще будучи подростком, я завороженно смотрел из партера зрительного зала Большого театра на ее бессмертную Кармен.

Обессмертила ее Майя, несмотря на все препоны, которые ей чинило Министерство Культуры СССР во главе с Екатериной Фурцевой, обвинявшей «Кармен-сюиту» в чрезмерном формализме и эротизме.

— Ваша «Кармен-сюита» умрет! – обещала Екатерина Алексеевна.
— Кармен умрет тогда, когда умру я, — ответила Плисецкая, и отстояла, возможно, самую главную партию в своей жизни.

По приглашению друга нашей семьи, художника Валерия Левенталя, мне довелось побывать на премьере балета «Чайка», к которой Валерий Яковлевич создавал декорации. Костюмы к «Чайке» сделал Пьер Карден, о чем, разумеется, было крупными буквами указано на афишах. Премьера состоялась 27-го мая 1980-го года, тогда все говорили о Плисецкой как о балерине, прощавшейся с большой сценой. Но Майя всех обманула, в том числе и время, продлив свою творческую жизнь на хорошие 15 лет.

Однако вернусь к Кардену. К нему Майя Михайловна относилась с обожанием. Костюмы от Кардена смотрелись со сцены всегда очень эффектно, однако ткани, используемые Маэстро, казались мне исключительно синтетическими. Во всяком случае, на меня они производили именно такое впечатление.

Например, рукава жиго, которые повсеместно присутствовали во всех костюмах, созданных Пьером для Майи Михайловны, как правило, были выполнены из нейлона, оттого они казались такими объемными. Для того, чтобы не сковывать движение поднимаемых рук, под мышками сценических костюмов Карден всегда делал разрезы. Эти разрезы не вполне соответствовали идее и принципам создания театральных костюмов, которые всегда закрыты, не допускают никаких разрезов, а свобода движения достигается за счет специального кроя. Но Пьер Карден, будучи великим кутюрье, мог просто-напросто не знать о технике создания театрального костюма. Тем не менее Майя в его платьях выглядела всегда очень эффектно и органично.

Пьер Карден выбрал советскую балерину своей музой, и одевал ее не только на сцене, но и в жизни.

В одном из интервью, которое я несколько лет назад брал у Майи Плисецкой, она рассказывала:

“О Кардене я могу говорить бесконечно. Впервые он сделал для меня костюмы к телевизионному фильму «Вешние воды». Я не думала, что Карден читал Тургенева, и потому очень изумилась, когда Пьер со знанием дела сказал: «Вешние воды. Тургенев. Это начало 1870-х годов!». Карден сделал мне фантастические платья для этой картины!

Костюмы, созданные для моей Анны Карениной, вообще невозможно описать словами, настолько они красивы. Я думаю, что в ХХ веке Карден – первый и главный создатель мод, новатор, придумавший мини-юбку, водолазку и черные колготки. А что еще также привилось, как эти его изобретения? По-моему, ничего.

Майя Михайловна очень доверяла Кардену и считала его гением, а он ее боготворил, неоднократно предоставлял для ее спектаклей свой театр Espace Cardin. В этом театре я смотрел ее «Даму с собачкой», «Безумную из Шайо», «Гибель розы», «Ave Maya».

Мое личное знакомство с Майей Плисецкой состоялось в 1984-м году, в доме графини Жаклин де Богурдон. Графиня, кроме того, что сама была страстной балетоманкой, приходилась также теткой Кристиану Львовскому, специалисту по балету, поклоннику и личному другу балерины в течение 25 лет.

На прием к графине де Богурдон Майю Михайловну привел ассистент Рудольфа Нуриева, Евгений Поляков, бывший танцовщик Новосибирского театра оперы и балета, эмигрировавший в Италию. Поляков некоторое время работал директором балетной труппы в театре Ла Фениче в Венеции, пока не состоялось его знакомство с Нуриевым, заставившее Евгения покинуть прекрасную должность и стать ассистентом великого Рудольфа.

В этом обществе истовых поклонников балета звезда Майи Плисецкой заиграла для меня новыми красками. Узнав, что я из России, Майя Михайловна ко мне сразу очень прониклась. Она вообще благоволила к молодым поклонникам своего таланта, особенно говорящим по-русски, ведь сама Майя за всю жизнь не выучила ни одного языка. Она понимала смысл сказанного, но речью свободно не владела.

Когда Плисецкая попросила меня рассказать о себе, конечно, я поведал ей и о маме актрисе, и о папе художнике, и о том, что я сам закончил постановочный факультет Школы-студии МХАТ. Выслушав меня с неподдельным интересом, Майя Михайловна попросила нарисовать для нее костюмы к балету «Чайка».

— Какие именно костюмы? – поинтересовался я.
— Костюмы Нины Заречной, — последовал ответ.

Майя Михайловна собиралась ставить «Чайку» в Риме. К сожалению, постановка так и не была осуществлена, но мои эскизы Плисецкая очень одобрила, и подписала каждый из них. С тех пор началась наша многолетняя дружба, вылившаяся даже в сотрудничество.

Примерно в эти же годы Майя Михайловна репетировала балет «Федра» в постановке Сергея Лифаря. Это была новая редакция «Федры», поставленной изначально Лифарем в 1950-е годы для Тамары Тумановой и Нины Вырубовой. Майя Плисецкая повторяла рисунок роли этих двух прославленных балерин. Премьера «Федры» проходила в двух театрах – в театре Одеон в Париже, и в Лионском оперном театре. В качестве личного гостя Майи Михайловны я присутствовал на обеих премьерах, и получил в дар пуанты и диадему из этого спектакля.

В Париже мы вообще встречались довольно часто, ведь Майя Плисецкая регулярно приезжала в столицу Франции для участия в гала-концерте «Звезды балета ХХ века». Почти всегда в этих концертах она танцевала Умирающего лебедя. Неизменно бисировала, по два, а то и по три раза повторяя свой гениальный танец. Я на всю жизнь запомнил один из таких гала-концертов, проходивших в театре Шанзелизе, в котором, кроме Плисецкой, участвовала звезда финского балета, знаменитая Джойс Куоко. Эта Джойс Куоко играючи выполняла 64 двойных фуэте! Я помню, как Майя Михайловна, стоя за кулисами перед своим выходом на сцену, грела стопы теплым воздухом из кондиционера и приговаривала:

— Джойс Куоко. Джойс Куоко! Подумать только, 64 фуэте! Ну, и кому после этого нужен мой умирающий лебедь?!

Потом объявили ее выход, Плисецкая выплыла на сцену и в очередной раз загипнотизировала своим танцем весь зрительный зал, сорвав по окончании такие овации, о которых великая техничка Куоко могла только мечтать! Финская балерина меркла в лучах, быть может, не такого техничного, но такого артистичного лебедя.

Где только Плисецкая не танцевала эту свою коронную партию! В Нью-Йорке, Копенгагене, Австралии, Японии… И всюду неизменный успех! Особенно дотошные поклонники собирали видео-записи всех выходов Майи в партии лебедя, чтобы потом сравнить и найти отличия между выступлениями.

Всякий раз по окончании гала-концертов в Париже мы большой и шумной компанией отправлялись в ресторан, где очень живо обсуждали прошедшее представление. А на утро Майя Михайловна приглашала меня с собой на шопинг! Брала она меня с собой не ради советов, стилист ей был не нужен. Майе была необходима рабочая сила, которая помогала бы ей переносить из бутика в бутик многочисленные пакеты с покупками.

Позже, уже в 1990-е годы, наши приятельские отношения перешли в непродолжительное сотрудничество, когда Майю Михайловну пригласили в театр оперы и балета в Висбадене репетировать с главной солисткой партии Одиллии и Одетты в «Лебедином озере».

Плисецкую даже хотели ангажировать на роль Королевы-матери, от которой, конечно, она отказалась, поскольку по статусу не могла позволить себе выходить на сцену в эпизоде.  В это же время я работал в оперном театре Висбадена декоратором, и должен был создать для этого «Лебединого озера» сценографию и костюмы. Поэтому всю неделю, пока Майя репетировала партии Одиллии и Одетты с солисткой балетной труппы, я мог наблюдать ее.

Репетировала она с трудом, не хватало терпения. Майя Михайловна вообще не любила тренироваться и репетировать, а тут приходилось стараться не для себя, а для другой балерины. Преподавать Плисецкая тоже отказывалась, хотя просьбы о мастер-классах сыпались на нее со всех уголков земного шара, особенно зазывали в Японию. Однако она решительно отвергала подобные предложения, в отличие от своей тетки, знаменитой балерины Суламифи Мессерер, которая стала матерью японского балета. Теперь остается лишь сожалеть, что Майя Михайловна не передала свой опыт в наставнической работе. Но сохранить секрет мастерства – это ее личное и беспрекословное право.

Наше сотрудничество продолжилось в Литве во время съемок документального фильма «Прима-балерина ассолюта Майя Плисецкая», в которых я принимал активное участие. Идея снять картину на основе книги воспоминаний великой балерины принадлежала Кристиану Львовскому, который работал во французско-немецкой телекомпании «Артэ» и графине Елизавете Капнист, ставшей режиссером картины.

Меня пригласили как интервьюера, поскольку я являлся старинным приятелем Майи, создавал костюмы для балетных спектаклей с ее участием, а также, что немаловажно, мог переводить с русского языка на французский. Так случилось, что во всей съемочной группе не нашлось ни одного человека, разговаривающего по-русски. Часть фильма снимали в моем имении, расположенном в получасе езды от дома Плисецкой. У Майи Михайловны стены белые и минималистичная мебель, а у меня цветные стены и обстановка ностальгическая. Создатели фильма хотели добиться ощущения воспоминаний.

Сохранилась фотография со съемок – мы с Майей сидим в метре друг от друга, нас разделяет кутанное кресло. Какой-то интернетный умелец посредством фотошопа приблизил нас, вырезав из кадра креслице, а злопыхатели и завистники в один голос на всех форумах завопили:

«Каков наглец Васильев! Нарочно вырезал середину фото, чтобы показать, как близок он с Плисецкой, а сам небось и вовсе с ней не знаком!».

Они были уверены, что я для этой цели освоил фотошоп.

Майя очень любила их с Щедриным дом с собственным лебединым озером в Литве, в Тракае. В ее вилле, обставленной очень аскетично, в духе 1960-х годов, никогда не находилось места антиквариату. Антиквариат Плисецкая терпеть не могла, в отличие от своей подруги Галины Вишневской, которая была страшной скупщицей антиквариата и отдавала на аукционах сумасшедшие суммы за прелестные творения императорской России.

На первом этаже виллы Майи Плисецкой и Родиона Щедрина был оборудован класс, отделанный красным кирпичом и зеркалами. Каждый свой день хозяйка дома начинала с того, что занималась у станка. Покой ее охраняли два огромных злющих ротвейлера, которые отгоняли от дома, ставшего в Литве местной достопримечательностью, всех туристов. Предприимчивые литовцы продавали билеты на вертолетные экскурсии над домом Майи Михайловны. Вертолеты зависали над крышей, сверху делались снимки, а страшно недовольная этим обстоятельством балерина очень ругалась и с земли грозила им кулаком! Согласитесь, выйдя к озеру, чтобы поплавать, меньше всего хочется, чтобы тебя в этот момент фотографировали с вертолета!

Затворницей Плисецкая никогда не была. Самой близкой подругой Майи в Париже была переводчица Лили Дени. Эта женщина была рядом с Майей на протяжении 40 лет. Сейчас ей за 90. Она прекрасно говорит по-русски и во Франции прославилась своими переводами произведений Чехова на французский язык. Собираясь на очередную встречу к Пьеру Кардену, Майя Михайловна всякий раз брала с собой Лили, чтобы та выступала в роли синхронного переводчика между ними.

Лучшей подругой Майи Плисецкой в Риме была балерина Паола Белли, жена танцовщика Большого театра Владимира Деревянко. Паола училась в Московском хореографическом училище и потому прекрасно говорила по-русски. Приезжая с гастролями в Рим, Майя Михайловна часто останавливалась у Паолы.

Была ли Майя Плисецкая дружна с Галиной Вишневской? Я думаю, скорее это было приятельство коллег и взаимное уважение личностей, равных по масштабу, но не близких по духу. Слишком разными были эти две дивы. Говорят так: Галина Вишневская в опере – это совсем не то, что Майя Плисецкая в балете.

Майя Михайловна всегда очень сдержанно говорила о своей семье – маме, тетке, братьях, с которыми у нее были непростые отношения. Это было вызвано особенностями ее характера. Она считала, что родственники хотят погреться в лучах ее славы, не имея на это права. Но это ее субъективное мнение. В семье Майи много других талантливых балетных артистов: ее дядя Асаф Мессерер, родной брат Азарий Плисецкий, танцевавший с Алисией Алонсо и долго работавший с Морисом Бежаром, ее тетка Суламифь Мессерер, ее кузен Михаил Мессерер, который много работал в Англии и США. Но Майя была не просто талантлива, она была гениальной.

Несмотря на угловатый характер, Плисецкая очень благоволила ко мне. Это редкий случай, потому что у нее был очень высокий жизненный стандарт, соответствовать которому мог далеко не каждый. Для меня ее благосклонность – это большая ценность и подарок судьбы. И, если говорить о моей карьере в области театрального костюма, она могла бы не состояться, если бы не совет Майи Плисецкой.

“Саша, продолжайте рисовать эскизы к балетам!

– сказала она, тем самым вселив в меня уверенность в собственных силах. Тот факт, что я нарисовал эскизы для Плисецкой, сразу открыл мне двери Королевского балета Фландрии, и Валерий Панов, руководитель труппы, боготворивший Майю Михайловну, тут же предложил мне контракт.

Дива балета, женщина удивительно творческая, она удивляла нас при жизни и продолжает удивлять после смерти. В завещании Майя написала:

«Тела наши после смерти сжечь, и когда настанет печальный час ухода из жизни того из нас, кто прожил дольше, или в случае нашей одновременной смерти оба наши праха соединить воедино и развеять над Россией».

Не захотела она ни панихиды в Большом театре, ни Новодевичьего кладбища. Майя Михайловна была кремирована в интимном семейном кругу в пригороде Мюнхена в мае этого года…

Ее отец был расстрелян в 1938-м году, мать сослали в лагеря Казахстана. Майя воспитывалась у своей родной тетки, примы Большого театра Суламифи Мессерер. До пенсии Плисецкую не выпускали из страны – боялись, что она, как Нуриев, станет «невозвращенкой». Майя все перенесла гордо и спокойно. Не сломалась. Она была стойким человеком и гениальной балериной ХХ века.