«Портрет Пьера-Мария Росси», Франческо Пармиджанино, ок. 1535–1539 гг.

 

В Кембридже заинтересовались эволюцией самого экстравагантного элемента мужского костюма.

Редкий современный любитель живописи не обращал на него внимания. На картинах Пармиджанино или Брейгеля Старшего он принимает настолько экстравагантные формы, что не сразу и осознаешь, — а что, собственно, изображено. Еще сложнее понять исторический контекст, в котором мог появиться такой необычный элемент мужского гардероба. Виктория Миллер из Кембриджского университета решила разобраться с тем, как и откуда гульфик появился, какой след он оставил в литературе и живописи, и почему так быстро исчез под веяниями новых мод. Поскольку диссертация Миллер пока доступна только в виде пересказа ее доклада на сайте университета, мы решили просто его перевести.

***

Хотя гульфик в моде был недолго, он оставил заметный след в изобразительном искусстве, литературе и, совсем недавно, в телемелодраме. Виктория Миллер, аспирант Кембриджского университета, сфокусировалась на этом претензиозном мужском аксессуаре и выработала новые идеи по поводу становления и заката этого символа мужественности.

В пьесе елизаветинской эпохи «Wily Beguiled» (что можно вольно перевести как «Коварный обманут»), персонаж по имени Уилл Крикет хвастается, что женщины находят его привлекательным, потому что у него «приятное лицо, хорошая борода, миловидное тело и пьянящий гульфик». Про гульфик говорилось много интересных вещей, не в последнюю очередь благодаря телепостановке «Wolf Hall» Хилари Мантел. Объясняя преднамеренное уменьшение гульфика Томаса Кромвеля в постановке, актер Марк Райланс сослался на то, что современные аудитории, особенно в Америке, «могут не знать, что это вообще такое там внизу».

Пять веков назад гульфик был обязательной частью мужского платья, которая одновременно прикрывала и привлекала внимание к той части тела, о которой нельзя было упоминать в обществе. В 1580-х Мишель де Монтень писал, что гульфик – «это пустая и бесполезная модель того члена тела, который не имеет даже приличного наименования, но которой, тем не менее, мы бравируем на публике».

«Свадебный танец»

Изображение: Питер Брейгель Старший, 1566 г. / Wikimedia Commons

На конференции [которая прошла в Кембриджском университете] 30 апреля Виктория Миллер, аспирант на факультете истории, предложила новый взгляд на популярность этого мужского аксессуара, отдельно исследовав его упоминания в европейской литературе и появление на исторических портретах и гравюрах.

Диссертация Миллер изучает милитаристкое влияние на гражданское мужское платье в Италии и Германии XVI века, и гульфик – главный компонент ее исследования. На конференции по истории и полу она предложила новое объяснение его удивительно быстрому закату в последней четверти века, когда он превратился в жалкое подобие своей прежней формы и к 1600 году не исчез вовсе.

Мода может быть описана в терминах подъема и спада, а также смещения фокуса с одной части тела на другую. Исторический консенсус во взгляде на происхождение гульфика состоит в том, что он был призван заполнить нишу и, по крайней мере сначала, оберегать мужскую скромность. С этого и началась история гульфика как отдельного модного аксессуара (в английском — codpiese; «cod» — одновременно треска, стручок и сленговое обозначение мошонки).

«Портрет Генриха VIII», Ганс Гольбейн младший, 1537-1547 гг.

В XV веке одежда мужчин состояла из двубортного дублета или туники (надеваемой на верхнюю часть тела), брюк, мантии или плаща. Брюки (плундры) состояли из двух раздельных шерстяных или льняных штанин, каждая из которых прикреплялась к двубортному дублету. По мере того, как дублет становился короче, длина мантии также сокращалась, постепенно выступающие части тела джентльмена становились видны под его одеждами.

«Неудивительно, что такая откровенность была не всем по вкусу. Моралисты очень быстро начали осуждать ее» — говорит Миллер. В своей проповеди 1429 года Бернард Сиенский осуждал родителей, которые одевали своих сыновей в «дублет, который доходит лишь до пупа [и] чулки с небольшим куском впереди и одним позади, так что они показывают много плоти содомитам». В 1463 году в Англии, парламент Эдварда IV сделал обязал мужчин прикрывать «свои сокровенные члены и зады».

Молодой король Англии и Ирландии Эдуард VI

Изображение: Ганс Эворт, ок. 1546 г. / Wikimedia Commons

Изобразительные и литературные свидетельства показывают, что первые гульфики были сделаны из треугольного куска ткани, именовавшегося «braye». Нижний угол треугольника присоединялся к штанам, а остальные углы – к дублету. Этот треугольный платок был заменен дизайном с вкладышами, чтобы держать то, что Монтень называл «наши секретные части».

Маскулинность была очень сильна в Европе XVI века – наряду с концепциями рыцарства, чести и «романтизма». Гульфики очень быстро и самым вульгарным образом были приспособлены для демонстрации маскулинности. Наиболее усложненные версии их дизайна были в этом смысле самыми наглядными — портреты показывают, как гульфик в середине XVI века достиг эпических (почти приапических) размеров. На украшение гульфиков денег не жалели: их изготавливали из дорогих шелковых тканей, украшали драгоценностями или вышивкой. Даже мальчикам предписывалось носить их.

Миллер пишет: «Идеи маскулинности были глубоко взаимосвязаны с представлениями о военной силе. Защитный гульфик был частью костюма немецких и швейцарских наемников. На поле боя бронированный гульфик был как защитным, так и придающим уверенности аксессуаром». В сатирическом тексте Франсуа Рабле один из персонажей говорит, что мужские гениталии нуждаются в защите такой же надежной («belles et fortes braguettes naturelles»), какой природа снабдила семена и орехи.

До нас дошло не много гульфиков. Редкие «выжившие» включают металлические версии, предназначенные для ношения с доспехами (гульфик Генриха VIII можно увидеть в Лондонском Тауэере) и нарядные шерстяные и бархатные гульфики Сванте Стенссона Стуре (был губернатором Эстонии во время Ливонской войны) и его двух сыновей в соборе города Уппсала.

Историки костюмов долгой время полагали, что гульфик вышел из употребления в связи с модой на женственность, которая стала распространяться при Французском и Английском дворе. Открытые круглые плиссированные воротники и галифе сместили фокус внимания на лицо и бедра. «По портретам Николаса Хилларда и других художников становится понятно, что в конце XVI века – начале XVII мода взяла другое направление», — говорит Миллер.

Но мода сложнее и тоньше, чем мы думаем. Проведя тщательное исследование исторических источников, Миллер обнаружила третью, прежде никем не замеченную стадию эволюции гульфика. Во время последней четверти XVI века гульфик сместился ниже, уменьшился в размерах и был затем окончательно вытеснен возникновением нового тренда, известного как «стручковый живот».

«Это был особый дублет, в котором тщательная набивка позволяла достичь округлого, сужающегося книзу силуэта, напоминающего переспевший стручок гороха, готовый лопнуть в любую минуту», — говорит она.

«Обе детали костюма конкурировали за одну и ту же анатомическую «недвижимость» —гульфику пришлось потесниться, чтобы разместить стручковый дублет. Новые, гораздо более скромные версии гульфиков часто были скрыты под волнами штанов с каждой из сторон. Даже в северных странах, где гульфики украшались сильнее всего, эта поздняя версия была относительно скрытой».

 

«Портрет дона Карлоса», Алонсо Санчес Коэльо, ок. 1558 г.

Металлические гульфики, XVI век

Исследование Миллер позволяет предположить, что «стручок» был не менее маскулинным символом, чем гульфик. Они часто встречаются вместе и сравниваются в предыдущих современных текстах. «Стручок был мощным сексуальным символом, связанным с мужскими генаталиями. Более того, гороховое поле было удобным местом для сексуальных утех, а фраза «чистить горох» употреблялась в качестве эвфемизма для полового акта. В пьесе «Непослушный ребенок», написанной Томасом Инделендом в 1570 году, герой, не расслышав собеседника, возмущенно восклицает «…with my madame laye in the peeas?», то есть «… с моей дамой возлежал в горохе?» (что фонетически близко к «laye in peace» — «покойся с миром»).

«Исследование дизайна платков в «The Fayre Mayde of the Exchange» (1607) Томаса Хейвуда историком Джуаной Грин показывает, что мотив стручка был не просто символом мужской силы, но также мог представлять символ помолвки, брака и плодовитости. Интересно, что оба стиля несут в себе сильную сексуальную коннотацию. Но не менее интересно изучить их отличия друг от друга — и как по-разному они «прочитывались» современниками».

Экстравагантные стручковые дублеты стали, как и гульфики, объектом насмешек. В стихотворении 1580 года кембриджский ученый Гебрией Харви с пренебрежением высказывается о «толстопузых стручковых дублетах». В те же годы моралист Джордж Стаббс писал: «какая может быть привлекательность в этих дублетах, которые выпячиваясь выступают за живот не менее, а возможно и более, чем мужские гульфики».

Около 30 лет спустя Роберт Хеймен писал в своем поэтическом произведении «Две грязных моды»:

Of all fond fashion, that were worne by Men.
These two (I hope) will ne’r be worne againe:
Great Codpist Doublets, and great Codpist britch,
At seuerall times worne both by meane and rich.
These two had beene, had they beene worn together,
Like two Fooles, pointing, mocking each the other.

***
(Из всего, что носили мужчины/ Эти двое никогда (надеюсь) не будут носиться вновь/ Огромные стручковые дублеты и безразмерные гульфики,/ Неоднократко надеваемые злодеями и богачами/ Эти двое, когда они вместе,/ Напоминают двух дураков, высмеивающих друг друга).

В исторической литературе есть множество примеров того, как трепетно мужчины защищают свою маскулинность — особенно, когда речь заходит о размере. В манускрипте XV века «Detti Piacevoli», например, присутствует следующая шутка: «Даму спросили, какого размера пенисы предпочитают женщины — маленькие, средние или большие. Она ответила, что средние — самые лучшие. Когда же у нее уточнили причину, ответом было «Потому что больших не бывает».

Мода — это всегда способ коммуникации. «Мы используем одежду для создания внешнего образа образа того, как мы видим себя сами. Вещи, которые мы на себя надеваем, наполнены сложными культурными посланиями», — говорит Миллер. «Для меня самым интересным в мужской моде XVI века стало то, как в ней отразилось всё, что казалось важным мужчинам в то время — их озабоченность собственность маскулинностью, военной и половой силой».

 

«Портрет Карла V с его собакой», Тициан, 1532-33 гг.

Перевод — Андрей Рассанов

Еще одна статья по теме.
  Анатолий Королев

Писатель    
Гульфик. Забытая революция моды  

«Гульфик», пожалуй, самое забавное слово в русском языке, особенно если учесть, что в России гульфики никогда не нашивали и мало кто знает, что значит это слово, заимствованное из голландского словаря, — gulp, — которое означало род брючного кармана или мешочка, куда вкладывалось мужское достоинство.

 

Короче, карманчик для пах-пальчика. Фига в кармане. Гуль-фиг!

Между тем при всей ветрености словечка, именно с этим аксессуаром связана история европейской Реформации в XVI веке. Времена тогда стояли суровые, лед средневековой схоластики громоздился на всем просторе Европы повыше, чем Альпы. Монахи пьянели от власти над душами, Папа из Ватикана распоряжался всеми телами, в моде были скопцы, а всякая чувственность считалась смертным грехом. В розах ценились шипы. В мужчине — тонзура.

 

Любимым лакомством пытки в Испании был бодец богохульников.

 

Были изобретены специальные тисочки для яичек еретика. Если держаться истины, именно они и были предтечею гульфиков. Короче, у истоков эротической моды стояла испанская инквизиция.

 

В 1502 году вышел трактат Эразма Роттердамского «Кинжал христианского воина». Кинжалом Эразм называл христианскую доблесть. Эразм не заметил двусмысленности в заголовке, и небеса рассмеялись. От этого смешка и родился наш славный герой по имени гульфик, который и показал свой нос из пышных штанов при французском дворе.

 

   

Я тоже кинжал христианина, заявил о себе новый аксессуар.

 

Так началась война Поста с Масленицей.

 

Этот вызов был тут же подхвачен при других европейских дворах и стремительно вошел в моду. Причем год от года гульфик становился все более заметным и важным, на пошивку кармана для фаллоса шли куски бархата и китайского шелка, на него не жалели ни золотых нитей, ни жемчуга. А размеры его внушали священный трепет дамам, монахам и застенчивым юношам. Можно себе представить изумление Папы Римского, который, как-то принимая в Ватикане посланцев французской короны, увидел тронный зал, до отказа набитый этими самыми наглыми гульфиками в плюмажах, латах — и в самых вызывающих позах.

 

   

Тициан

 

   

Витторио Карпаччо

 

Этот парад выступов можно сравнить только с модой времен Французской революции, когда лондонские франты выстригали волосы на затылке, что делали обычно парижские палачи перед казнью, чтобы не тупить лезвие гильотины.

 

И там и тут главное — дерзость.

 

В прошлом году я побывал в Китае, где обратил внимание на то, что официантки в пекинском ресторане «Золотая чаша тайского князя» расставляют чайники на круглом столе таким образом, чтобы чайные носики были отвернуты от пирующих и смотрели в разные стороны. Нас было 12, и все 12 чайников отвернулись от клиентуры. Что за причуда! Оказалось, что по китайским понятиям, если носик чайника тычет на гостя, тот сочтет эту выходку оскорблением, потому что для китайца это одно и то же, что достать из штанин причиндалы и ткнуть обидчику прямо в лицо. Вернувшись в Москву, я тут же заметил, стоит только в кафе заказать чайник зеленого чая, как тебя не преминут оскорбить, потому что о китайских чайных традициях у нас ничего не знают… Короче, мне вполне понятна оторопь Папы при виде этих кипящих носов, глядящих черт знает куда по всем сторонам из штанов.

Тициан

 

Уже лет через пять гульфик был приспособлен еще и для того, чтобы держать там платок и кошелек. Причем вес кошелька и плотность набивки монетами весьма красноречиво говорили о мужских достоинствах кавалера и его ночном оснащении.

 

   

В 1515 году француз Жак Маро опубликовал поэму «Храм Купидона», где откровенно воспевал прелести эроса и сравнивал гульфики с античными храмами и прочими алтарями. Год спустя Помпонацци напечатал знаменитый трактат «О бессмертии души», где намекал, что душа человека и на небесах сохранит в себе силы любви.

 

Босх немногим раньше принимается за огромный алтарь «Сад земных радостей», который был заказан художнику братством адамитов, еретической сектой, каковая проповедовала групповой секс как единственную форму молитвы для слияния с Богом в оргазме.

 

 

Выходит, славься бордель?

 

Тайная суть гульфика в отрицании стыда.

 

Девиз гульфика: нет ничего срамного на свете, грех — только условность.

 

   

Хуан Пантоха де ла Крус

 

И вот кульминация вызова — Мартин Лютер запускает чернильницей в черта и прибивает к дверям своей церкви гвоздем (еще один гульфик!) знаменитые Тезисы.

 

1517 год становится началом Реформации.

 

Эхом того Лютерова гвоздя стали практически все великие даты тогдашнего века: в 1521 году испанец Кортес высаживается на берегу Мексики и покоряет древнее царство ацтеков. Немалую роль в этом сыграли лошади, которых прежде туземцы не видели и решили, что имеют дело с полулюдьми-полуконями, у которых между ног висели такие пушки, что любое сопротивление казалось напрасным. Через два года успех Кортеса повторил авантюрист Писарро. Он в два счета покорил царство инков. Отчасти одержать победу помогли все те же гульфики, которые для воинов в латах выковывались в виде металлической капсулы размером с пушечное ядро. Вид таких самострелов лишал дикарей всяких сил к сопротивлению и порождал панику, потому что мифы инков считали размеры причинного места знаком богов.

 

   

В 1525 году Рим на скорую руку создает орден борцов капуцинов, но вот незадача! — головным убором монахов стал остро заточенный капюшон, ужасно похожий на гульфик. Получалось, что под знамена Христа встает гвардия фаллосов. Памфлеты и песенки Мюнцера добавили перца в чаши причастия. Наконец, случилось и вовсе неслыханное — захват и разграбление Рима испанскими войсками. Железные гульфики изгнали папу-девственника из царства аскезы.

 

   

Казалось, еще немного — и империя гульфиков покорит весь христианский мир.

 

Но, как известно, этого не случилось.

 

Кто же остановил победную поступь героев?

 

Победу гульфиков остановил смех женщин!

 

Вот что об этом писал великий Монтень:

 

«Обманщики! К чему выделяете наши срамные части, которые при помощи лжи и обмана превышают свою истинную величину».

 

Его гнев подхватил великий насмешник Рабле.

 

Сначала он воспел гениталии Гаргантюа, гульфик которого Рабле сравнил с античным рогом изобилия, каковой пышет свежестью, полон цветов, плодов и всякого рода утех, а затем презрительно заметил, что рог Гаргантюа нисколечко не походил на лицемерные гульфики франтов, «которые лишь пыжатся, надувают щеки, а на деле к великому прискорбию для женского сословия наполнены только ветром».

 

Короче, европейские дамы были первыми, кто разоблачил бодрую армию выскочек и железной рукой проверил соответствие формы и содержания. Выводы дам были неутешительны, нас надули — гульфики оказались пусты. Их размеры в разы превышали оригинал! Срам, да и только.

 

Короче, уже к середине века от армии гульфиков не осталось следа.

 

Последствия этого поражения были ужасны.

 

1533 — начало Контрреформации.

 

1534 — создание ордена иезуитов.

 

Написание фрески Джулиано Романо: «Низвержение гигантов».

 

1555 — Аугсбургский религиозный мир, поделивший Европу на католиков и протестантов, где было сказано фаллосу «нет».

И финал — полная сарказма картина Брейгеля «Вавилонская башня», на которой мы видим то, что осталось от восставшей плоти, руины великого Гульфика, развалины величайшего надувательства и торжество непобедимых небес.

 

Пожалуй, единственными, кто выиграл от моды на гульфики, оказались турецкие евнухи, которые сообразили, что имитация фаллоса вполне может заменить оригинал. Так гаремы турецких султанов в Стамбуле первыми узнали прелесть французских дидло.

 

А Россия?

 

Россия, как всегда, осталась в стороне и восстания фаллоимитаторов просто не заметила. Западная мода на гульфики закончилась задолго до того, как мы встали на путь европеизации. В самый разгар гульфомании наш Иван Грозный был занят покорением Казани и во время похода, пардон, мочился в снег прямо с седла, потому как ничего, кроме портов, под шубою не носил. Конь дергал ухом от шума царской струи и покусывал снег. На кобылах государь никогда не ездил.